Иокогама, 1963 год. Каждое утро старшеклассница Уми поднимает сигнальные флаги в память об отце, который был моряком и погиб на Корейской войне. Ученики школы, где учится Уми, готовятся защищать «Латинский квартал», обветшавшее здание, где размещаются школьные кружки: администрация хочет снести этот дом и выстроить на его месте новый, но обитатели «Латинского квартала» против. Уми знакомится с Сюном, главредом школьной газеты, и предлагает спасти старый дом, отремонтировав его всей школой. Сюн и Уми влюбляются друг в друга, но тут сюжет делает крутой поворот: выясняется, что по отцу они — родные брат и сестра. Что теперь делать?..

Шекспировская драма в Иокогаме 1960-х: «Что значит — брат и сестра?!»

Каждый анимешник в курсе, что в условиях унылой погоды и бытовой депрессии нет ничего лучше для поднятия настроения, чем какой-нибудь светлый фильм студии Ghibli. «Кокурико» — именно из таких фильмов. Его с чистым сердцем можно и нужно рекомендовать детям любого, даже самого пожилого возраста.

И дело не только в сюжете, в том числе потому, что сюжетом дело не ограничивается: «Кокурико» рассказывает не одну историю, а целых три. Впрочем, для Ghibli это не новость — почти любой фильм студии работает на нескольких уровнях; дебютная работа Миядзаки-младшего «Сказания Земноморья» — печальное исключение, лента по-своему неплохая, но плоская, как озеро Бива в безбурную ночь.

Первая история — буквальная, лирическая и очень ностальгическая. Вообще, снять чистое и невинное аниме, главную интригу которого составляет, на секунду, любовь брата и сестры — по нашим временам почти подвиг. Но в старой доброй Японии, донельзя напоминающей Советский Союз (разве что вместо директора завода тут бизнесмен — велика разница!), иной эта история быть не может. Не поймите неправильно: «лирика» тут — вовсе не сентиментальные сопли. Уми — настоящая миядзаковская девица виоде Фио из «Порко Россо» или Кики из «Ведьминой службы доставки»: красивая, умная, упрямая, своенравная и работящая. Если уж влюбилась, так будет стойко ждать возлюбленного под дождем — и надеяться на чудо до последнего. И чудо, конечно, произойдет.

Не зря ведь Уми каждое утро идет к флагштоку — и не зря в школьной газете появляются однажды стихи неизвестного автора:

Девочка, для чего ты поднимаешь флаги?
Ты вверяешь свои чувства утреннему ветру,
И они летят к капризным воронам.
Девочка, сегодня снова будут развеваться
Твои красно-белые флаги на голубом.

Вместе с младшей сестрой Уми отправляется в редакцию газеты — и впервые попадает в дивное пространство «Латинского квартала». Путешествие девочек по пыльным лабиринтам старинного дома напоминает скитания Александра Привалова по НИИЧАВО в великой повести Стругацких. Здесь всюду жизнь — непонятная и жутко интересная. Кто-то где-то толкает безумно длинную и скучную речь о трудностях роста и дальнейших перспективах, кто-то наблюдает за пятнами на Солнце, кто-то связывается по самодельному радио с радиолюбителями по ту сторону океана: «Заработало! Зис из хайскул стьюдент фром Джапан!» Тут и там лежат книги, рядом на веревках сушатся портки, в отдельной комнатке днюет и ночует единственный член философского кружка, огромный детина, напоминающий свирепостью лика то ли классическую японскую военщину, то ли ифрита или иного демона, — что не мешает детине заманивать к себе простаков, дабы порассуждать с ними (ну или перед ними) об экзистенциализме и ницшеанстве. Здесь же расположена редакция еженедельного листка, называющегося так же, как и дом, «Латинский квартал» — в комнате кружка археологии, на входе в которую написано «Кружок изучения древней литературы»…

Это царство здорового абсурда, цитадель прекрасного (и полузабытого) энтузиазма, мир мечты, надежды, будущего, наконец. И это, что характерно, абсолютно мужской мир. Мы привыкли, что в японских кружках, если верить аниме последнего времени, верховодят девушки (ах, Х. С.! не говорите мне о ней!), но в японские шестидесятые и/или у Миядзаки всё по-другому. Сложно сказать, то ли сын перенял мировоззрение отца, то ли отец, будучи соавтором сценария, продолжает наставлять сына и нас с вами, но только женщины в «Кокурико» ведут себя точно так же, как в картинах Миядзаки-старшего.

А именно: пока мужики толкают этот проклятый конформистский мир к светлому будущему — скажем, мужики «Латинского квартала», — а если надо, спасают его ценой своей жизни, как отец Уми, женщины этот мир обустраивают. Они стирают пыль, моют полы, ходят на базар, готовят обед и накрывают на стол. Мужчины — герои, но без женщин их героизм был бы невозможен. Боюсь, феминисткам смотреть «Кокурико» будет непросто, ведь легче легкого описать увиденное в терминах социального рабства. Но это, конечно, никакое не рабство: женщины здесь потому и не ропщут, что они не обслуживают мужчин, а трудятся наравне с ними, просто в иных сферах. Они тоже спасают мир, но по-своему. Недаром именно Уми, предложив просто-напросто прибраться в «Латинском квартале», чтобы все увидели, как там хорошо, в итоге спасает полюбившийся школьникам дом. И вот уже армия девочек, вооружившись швабрами и ведрами, идет убирать давным-давно не убиравшееся помещение…

Какой японец не любит большой семьи?

Вторая история — это, конечно, история Японии, а шире — любой страны, правители которой хотят разрушить прежний мир «до основанья, а затем» (как говорит некий школьник с трибуны: «В нашей школе назрела историческая необходимость снести…» и так далее).

Если прислушаться к безумно длинной и скучной речи, фоном звучащей в «Латинском квартале», мы услышим, что говорят о послевоенной Японии: «Мы и сами не заметили, как привыкли списывать все проблемы страны на послевоенные трудности. Не пора ли задуматься о том, что после принятия новой конституции партии обязаны нести ответственность за свои слова…» В период американской оккупации и сразу после нее вопрос о сохранении собственно Японии — со всеми ее культурными особенностями, с императором, религией синто и письменностью «кана-кандзи-мадзирибун» — стоял просто-таки ребром. Были люди, в том числе и среди японцев, которые желали «моментом в море» отринуть прошлое и начать жить с нового листа, прервать трехтысячелетнюю историю императорской династии, заменить иероглифы латиницей и так далее.

Были ли эти люди правы и насколько — вопрос отдельный. Кто-кто, а Сюн (и оба Миядзаки) от консерватизма и «дедов-консерваторов из правительства» далеки, как от альфы Центавра, — но столь же далеки они все от дурного стремления похерить все, что можно и что нельзя. Зачем сносить наследие прошлого, когда можно его почистить и отремонтировать? Сюн произносит по этому поводу прекрасные слова: «Ломать вещи, потому что они старые, — то же самое, что отказываться от памяти о прошлом, всё равно что забывать людей, которые жили, потому что они умерли. Вы бросаетесь на всё новое и забывате оглянуться на свою историю. Да у вас просто нет будущего!» И это относится далеко не только к архитектуре или политике — это так во всех сферах жизни, в том числе в любви.

Перекличек между «Кокурико» и другими фильмами Ghibli немало — тут есть даже огромное дерево, которое часто присутствует в работах Миядзаки-отца; в «Кокурико» оно растет у дома Уми. При желании в этом аниме наверняка можно отыскать и особенности стиля Миядзаки-сына (первое, что бросается в глаза, — дизайн персонажей второго плана: они все изумительно карикатурные, почти как знаменитые коротышки в космических фантазиях Лэйдзи Мацумото). Но есть в «Кокурико» и еще кое-что — история номер три, почти незаметная на фоне конкретного сюжета и государственной метафора. Фактически этот фильм завершает серьезный разговор отца и сына, начавшийся после «Сказаний Земноморья». Хаяо тогда сказал что-то в том роде, что его отпрыск — бездарность; Горо заявил, что рос практически безотцовщиной, потому что папа вечно пропадал на своей студии. После чего появилось аниме про рыбку Поньо, в котором отец мальчика Сооскэ, рыбак Коити, плавал где-то далеко от дома на судне «Коганэй-мару». Намек более чем прозрачен: Коганэй — это район токийского мегаполиса, в котором расположена студия Ghibli. Хаяо словно извинялся перед Горо, потому что, как ни крути, тот был прав.

В «Кокурико» тема отсутствующих отцов-капитанов раскрыта опять же по полной программе. И если кто думает, что это совпадение, приглядитесь к фильму внимательнее. В одной из ключевых сцен аниме Сюн разговаривает со своим приемным отцом Акио об отце настоящем. Акио — тоже моряк, разговор происходит на буксире в открытом море. «Мы с тобой уже говорили на эту тему, — замечает Акио. — Ты — мой сын, и всё!» В этот момент крохотный буксир проходит мимо громадного судна, чуть с ним не сталкиваясь. На борту корабля написано: «KOGANEI LINE».

Полвека назад Токийский залив был чище, люди — душевнее, цикады — голосистее.

И если уж Миядзаки-отец сделал героем «Поньо» мальчика, похожего на Горо, вряд ли будет таким уж безумием предположить, что героем «Кокурико» стал подросток, похожий на Хаяо. Правда, Сюн чуть моложе будет — в 1963 году Миядзаки-старшему было 22 года, — но это вряд ли важно. Куда важнее то, что Сюн, как и Хаяо, — романтический школьник левых взглядов, будущая «красная свинья». Ведь Латинский квартал — не только традиционный район проживания студентов в пятом и шестом аррондисманах Парижа; это еще и эпицентр студенческих волнений конца всё тех же 60-х —волнений, которые могли изменить мир к лучшему, пусть студенты в этом и не преуспели.

Своего рода квинтэссенция фильма — короткая, но роскошная сцена, в которой Сюн и его друг, глава школьного совета Сиро Мидзунума по-товарищески, как это принято в Японии, справляют малую нужду перед общим деревянным писсуаром. Рядом на стене наклеен лозунг «Иппо дзэнсин» — «Шаг вперед»: самое верное — двигаться мелкими шажками в правильном направлении. «Ну, что у тебя случилось?» — спрашивает заботливый Сиро. «Ничего. До завтра!» — говорит Сюн и уходит. «Давай!» — реагирует Сиро, глядя в окошко и любуясь луной. Заметьте, как в этот длящийся считанные секунды эпизод изящно укладывается буквально всё: и политика, и коллективизм, и эстетика, и дружба, и любовь к ближнему.

Так и весь этот чудесный фильм, вмещающий в полтора часа огромное количество всего и очень напоминающий, как ни странно, наши фильмы о золотом советском времени, будь то «Стиляги» или «Покровские ворота». Даже забавно, что предфинальный бег миядзаковских героев за счастьем так похож на последнюю сцену «Покровских ворот», где мотоциклист Савранский с ревом гонит своего железного коня в манящее завтра. Пересечение окажется чуть более чем полным, если учесть, что мчатся Уми и Сюн под композицию под названием «Асита-ни мукаттэ хасирэ» — «Бегом в завтрашний день». Саундтрек «Кокурико», кстати, божественен. Прибавьте прекрасный дубляж Reanimedia (попадание актеров в образы близко к идеальному) и очень приличный перевод, к которому есть единственный упрек: в последнем куплете финальной песни «завтрашняя любовь» (асита-но аи, она же «припев, слова, которые не кончаются») стала в субтитрах «вчерашней», так что русский вариант текста оказывается куда грустнее японского.

«Кокурико» — абсолютно нефальшивое, ни капельки не наигранное аниме, веселое, трогательное до слез и какое-то человечески правильное. И когда после титров видишь надпись «Коно моногатари-ва субэтэ фикусён дэс» («Эта история вся выдумана от начала до конца»), за каждым японским знаком различима хитрая улыбка. Или даже две улыбки — отца и сына. Меньшего от семейства Миядзаки мы и не ждали. Ура, товарищи. — НК

Kokurikozaka kara, полнометражный фильм, 92 минуты, 2012 год. Режиссер Горо Миядзаки, производство Studio Ghibli. Издатель в России — компания RUSCICO.

Studio Ghibli и японский дистрибьютор ее фильмов, компания Toho, анонсировали сегодня следующие картины Хаяо Миядзаки и Исао Такахаты — сооснователей и ведущих режиссеров студии.

Обе ленты попадут в японские кинотеатры ближайшим летом.

Фильм Миядзаки-старшего называется Kaze Tachinu («Крепчает ветер») и связан с короткой мангой из двух частей, которую автор «Порко Россо» опубликовал в 2009 году. Манга рассказывает о Дзиро Хорикоси, конструкторе знаменитого японского истребителя Второй мировой — «Мицубиси А6М Зеро». Отметим, что существует роман Kaze Tachinu писателя Тацуо Хори о девушке, страдающей от туберкулеза, и слоган нового фильма отсылает к цитате в названии книги, упоминая ее автора: «В знак уважения к Дзиро Хорикоси и Тацуо Хори. Cтремитесь жить». Считается, что сам Хори цитировал стихотворение Поля Валери «Le cimetière marin» («Кладбище у моря»): «Le vent se lève! … il faut tenter de vivre!» В переводе Е. Витковского эта строка звучит как «Крепчает ветер!.. Значит — жить сначала!», в переводе Дж. Кузнецова — «Свежеет ветер! Жизнь вперед стремится!»; также встречается ранний перевод из советского сборника французской поэзии, вышедшего в 1934 году: «Поднялся ветер!.. Жизнь зовет упорно!»

Постер Kaze Tachinu обошелся без любимых мэтром самолетов.

Сообщается, что Хаяо Миядзаки сам проработал историю и подробный сценарий. Музыку для фильма пишет Дзё Хисаиси, автор саундтреков к большинству полнометражных работ Миядзаки.

В свою очередь Исао Такахата («Могила светлячков», «Еще вчера») трудится над фильмом Kaguya-hime no Monogatari («Сказание о принцессе Кагуя») — экранизацией японской народной сказки Х века Taketori Monogatari («Повесть о старике Такэтори» или «Сказание о резчике бамбука») про старика, нашедшего в светящемся бамбуковом стебле девочку-дюймовочку, которую назвали Кагуя-химэ, «сияющая ночью принцесса». Сказка эта достаточно часто служит источником вдохновения для современных мангак, аниматоров и разработчиков игр — так, по ее мотивам нарисованы комиксы Kaguya Hime Рэйко Симидзу и Sakura-Hime Kaden Арины Танэмуры; полнометражное аниме InuYasha the Movie 2: The Castle Beyond the Looking Glass по сути стало вольным переложением сказки, — то же самое, в принципе, можно сказать об Imperishable Night, восьмой игре из цикла Touhou Project.

В день анонса сайты фильмов (где пока только вывешены плакаты) работают с перебоями — настолько велик интерес публики.

В 2009 году Такахата уже говорил, что его следующий фильм будет снят по мотивам сказки. Судя по первому постеру «Сказания…», визуальное решение картины восходит к книжным иллюстрациям, не теряя при этом связи с акварельной стилистикой предыдущей работы режиссера, фильма «Наши соседи Ямада», вышедшего на экраны 14 лет назад. Слоган новой картины — «Преступление и наказание принцессы». За музыкальное сопровождение отвечает Синъитиро Икэбэ, автор музыки к аниме Future Boy Conan и киноэпосу «Кагэмуся» Акиры Куросавы. Сценарий написан Такахатой и Рико Сакагути.

Четверть века назад, в 1988 году, в японский прокат одновременно вышли два мультфильма Хаяо Миядзаки и Исао Такахаты: «Мой сосед Тоторо» и «Могила светлячков», их показывали в своебразном тандеме, сдвоенными сеансами. Летом 2013 года Kaze Tachinu и Kaguya-hime no Monogatari тоже выйдут в один день (точная дата пока не названа), только уже разными сеансами.

«Отаку» следит за ходом съемок. —ВК

Тосио Судзуки, продюсер Studio Ghibli (в 1980-х — главный редактор журнала Animage, печатавшего мангу Миядзаки «Навсикая из Долины Ветров»), на презентации в Токио.

Жили-были в стране Ихатово дровосек с женой и их дети — мальчик Будори и девочка Нэли. Когда настали голодные годы, родители Будори, оставив детям последние запасы, ушли в лес, а его сестру унес загадочный гость с глазами дьявола. Осиротевший мальчик отправился в путь навстречу приключениям, многое повидал, многому научился — и однажды на острове, где проснулся вулкан, получил шанс спасти мир…

Если бы не Будори, не видать рыжебородому фермеру урожая, как своих нэкомими.

Традиция изображать героев сказок Кэндзи Миядзавы в виде кошек пошла с «Ночи на галактической железной дороге» (1983) Гисабуро Сугии и закрепилась в «Весне и Хаосе» (1996) Сёдзи Кавамори. Три десятилетия спустя Сугии вернулся в Ихатово, чтобы поведать нам о жизни Будори Гуско, и вновь превратил героя Миядзавы в кота — хотя есть ведь аниме 1994 года Рютаро Накамуры, где Будори и другие персонажи показаны, как и полагается, людьми. Кошки, безусловно, эстетичнее, но вряд ли это единственная причина такой перемены; впрочем, об этом мы еще поговорим.

«Жизнь Будори Гуско» — история, воплотившая в себе самую суть того, что Кэндзи Миядзава (агроном, писатель, поэт, буддист и, как считают его земляки из префектуры Иватэ, бодхисаттва, который умер молодым, но повлиял на японскую культуру не меньше Иккю Содзюна) хотел донести до воображаемого читателя. Воображаемого, потому что при жизни Миядзавы его сказки и стихи никому не были нужны. Что нисколько не мешало писателю, исповедовавшему буддийские идеалы сострадания и спасения всех живых существ, стремиться к тому, чтобы помочь всем, кому только можно помочь, — ровно как Будори Гуско не сломили даже смерть родителей и исчезновение сестры. Не зря герой мультфильма с замиранием сердца слушает в школе стихотворение «Амэ-ни-мо макэдзу…»:

Не боится дождя,
не боится ветра,
не боится снега и зноя,
телом крепок, нравом кроток,
бескорыстен, безгневен,
с тихой улыбкой…

Это стихи самого Миядзавы, известные каждому японскому ребенку. Их автор всю свою недолгую жизнь пытался быть, если говорить простыми словами, святым. И у него получалось — как и у Будори Гуско, пусть и в менее драматичных, нежели описанные в сказке, обстоятельствах.

Гисабуро Сугии отнесся к тексту Кэндзи Миядзавы бережно, перенеся на экран все коллизии повести (кстати, переведенной на русский язык) практически дословно — начиная с приключений Будори на шелкомотальне и «болотном поле» и заканчивая его знакомством с профессором Кубо и работой в Управлении по вулканической деятельности. Тут важны даже мелочи. Как известно, Миядзава назвал придуманную им страну «Ихатово», преобразив топоним Иватэ в слово языка эсперанто, которым был увлечен не на шутку. В аниме у населяющих Ихатово кошек письменность — не иероглифы, а что-то вроде рунического алфавита; эсперантисту Миядзаве это понравилось бы. Как и то, что режиссер не стал угождать зрителю и делать сюжет более авантюрным. По сути, приключения Будори сводятся к работе, будь то тяжелый труд пролетария или научная деятельность на благо людей.

Братик и сестренка против таинственного незнакомца.

Ихатово — удивительная страна: кошачий стимпанк с паровозами и дирижаблями местами напоминает светлое будущее, каким его описывали Александр Беляев (современник Миядзавы, по странному совпадению тоже много лет болевший туберкулезным плевритом), Иван Ефремов и ранние братья Стругацкие: это звезда КЭЦ, ну или мир Полудня, где, с одной стороны, еще совершаются удивительные научные открытия, а с другой, находятся альтруисты, готовые пожертвовать собой ради всеобщего счастья. Разумеется, не всё идет гладко, но, как и положено на подступах к коммунизму, упор делается уже не на классовую борьбу (хотя бороться в Ихатово есть с кем), а на войну со стихией, на укрощение природы. То, что рис заболел от излишней подкормки азотными удобрениями, а на склонах вулканов можно строить геотермальные электростанции, куда важнее, чем даже победа над эксплуататорами — с последними справиться всяко легче, чем с химией и физикой.

На первый взгляд, диссонанс в повествование вносит только линия незнакомца, мистического кота, появившегося из ниоткуда в сверкании молний и похитившего Нэли, сестру Будори. В сказке Миядзавы у этой истории счастливый финал: много лет спустя повзрослевшая Нэли приходит к брату и рассказывает, что когда похитителю «надоело тащить ее на себе», он бросил девочку, после чего ту приютил хозяин пастбища. В аниме всё не так: страшный кот в черном плаще оказывается владыкой царства духов, аналогом Эммы (что для гайдзинов не слишком очевидно), приходящим к смертным тогда, когда это нужно.

В советской фантастике с идущим к торжеству коммунизма Ихатово духи сочетаться не могли ни при каких условиях, однако Кэндзи Миядзава, буддист и пролетарий, противоречия тут не увидел бы. Сны Будори Гуско, в которых тот едет по галактической железной дороге и попадает в царство мертвых, вписываются в повествование идеально. Там, в этих снах, дух духу — не друг, товарищ и брат, а самый настоящий волк, и надписи на домах там сделаны не руническими знаками, а иероглифами, и по улицам ходят не кошки, а уродливые и отчетливо гуманоидные создания… Короче говоря, царство мертвых — это наш с вами мир. Реальность, которая пошла не широким путем Кэндзи Миядзавы и Будори Гуско, а глухими окольными тропами — и забралась в итоге в какую-то тупиковую баньку с пауками.

Наверное, мы разошлись с Ихатово окончательно. Оно, конечно, еще возможно, но, к сожалению, не с людьми. Разве что с котиками. —НК

Gusko Budori-no denki, полнометражный фильм по повести Кэндзи Миядзавы, 106 минут, 2012 год. Режиссер Гисабуро Сугии, производство Tezuka Productions. Премьера в России — на фестивале Reanifest, в российский прокат фильм не выходил.

Evangelion: 3.0 You Can (Not) Redo, третий полнометражный фильм из цикла картин, заново изобретающих легендарную историю о школьниках, гигантских роботах и конце света, за первый уик-энд кинопроката на родине заработал на 224 экранах без малого 14 миллионов долларов.

Нехватки персонажей фильм не испытывает, ключевыми действующими лицами, на радость женской части аудитории, становятся Синдзи и Каору.

Рекорд японского бокс-офиса 2012 года — и потрясающий результат для аниме: к примеру, «Рыбка Поньо на утесе» Хаяо Миядзаки выручила в первые выходные проката 12,5 млн долларов на 481 экране, а предыдущая часть евангелионической эпопеи — 6,3 млн при 120 экранах.
К 21 ноября, то есть за четыре дня показов, Evangelion Shin Gekijouban Q (так «3.0» называется в Японии) посмотрели более миллиона зрителей. Большинство покидали кинозалы ошеломленными, в нервной тишине. Режиссер Хидэаки Анно с его соратниками по студии Khara наконец оторвались от канона, который сами заложили в ТВ-сериале середины девяностых, и увели повествование в неожиданном направлении, готовя почву для заключительного, четвертого фильма. Первые англоязычные рецензии содержат неизбежные спойлеры и отражают общее замешательство.

«Всё как бы подчинено задаче шокировать: „Евангелион 3.0“ громок, наворочен сверх меры и местами попросту глуп. Сцены действия невероятно перегружены и бессвязны, им очевидным образом не хватает грациозной тонкости эпизодов End of Evangelion и хореографии „Евангелиона 2.0“. Дизайн новой техники и образы Ангелов чересчур замысловаты, а то и совершенно уродливы. Компьютерная графика кое-где выглядит недоделанной — неясно, как это вообще попало в фильм, учитывая тягу Анно к перфекционизму. <…> Конечно, задаваться вопросами о персонажах и сюжете бессмысленно — речь ведь идет о „Евангелионе“; но если предыдущие инкарнации были хитро выстроены с тем, чтобы внушить зрителю веру в наличие смысла, 3.0 мечет в тебя свой багаж с такой дикой скоростью, что всякая связность пропадает» — Рётаро Аоки, Otaku USA

«You Can (Not) Redo не следует шаблону [сериала-]первоисточника. Второй фильм добавил множество новых сюжетных элементов, но базовый ритм истории не менялся. В третьей картине дела обстоят иначе, Studio Khara развернула „перестройку“ в абсолютно новом направлении. Удерживая Синдзи за скобками четырнадцать долгих лет, авторы позволили персонажам „Евангелиона“ изрядно преобразиться. <…> К сожалению, героине Мааи Сакамото, Мари Макинами Илластриэс, здесь заняться особенно нечем. Следить за тем, как она подтрунивает над Аской, конечно, весело, плюс Мари участвует в нескольких эффектных экшн-сценах, но в конечном счете смысл и цель существования этого персонажа — по-прежнему большие вопросительные знаки» — Эллиот Гей, Japanator.com

«Такой сюжет работает только в одном случае: когда герои второго плана напрочь умственно отсталые. Серьезно, всех коллизий можно было избежать, если бы кто-нибудь за полминуты объяснил Синдзи, в какой ситуации он находится, — времени и возможностей у них для этого было достаточно» — Ричард Айзенбайс, Kotaku

«Из-за того, что [в сюжетном плане] тут совсем новая территория, я как будто заново знакомился с сериалом. Непонятно было, чего ждать, и эта непредсказуемость, несмотря на огрехи фильма, делает просмотр увлекательным» — пользователь laika на форме EvaGeeks

«Он [фильм] называется Eva:Q, потому что на середине просмотра евакуируешься из кинотеатра» — пользователь твиттера @doctorvink

«Где-то исполнению картины недостает отточенности, верно; для зрителя, привычного к глубокому анализу структуры, символизма и сюжетного строения кино, недостатки очевидны. Зная об этих недостатках и понимая их природу, я всё равно получил немалое удовольствие. Можно ли назвать этот фильм совершенным? Ничуть. Но как фанат сериала, я радуюсь, закрывая глаза на несовершенство, и чувствую тот же душевный подъем, который испытал когда-то, впервые соприкоснувшись с „Евангелионом“» — Тоси Накамура, Kotaku

Evangelion Shin Gekijouban Q, полнометражный фильм, 95 минут, 2012 год. Режиссер Хидэаки Анно, производство Studio Khara. В рамках акции «Народная лицензия—2» компания Reanimedia собирает средства для выпуска фильма в России на Blu-ray и DVD.

После гибели отца девочка Момо переезжает вместе с мамой из Токио на забытый богом островок Сиодзима, в глухую японскую провинцию, скучную и сонную. Богом — но не японскими духами-ками: на чердаке дома Момо обнаруживает трех уродливых, но милых существ, которых никто, кроме нее, не видит. Духи утверждают, что сошли со страниц книжки-кибёси, где заточил их некогда господин Сугавара-но Митидзанэ. Истина несколько сложнее. И всё это как-то связано с письмом, которое отец хотел написать Момо накануне гибели, оставив на бумаге только два слова: «Для Момо»…

Имена у духов говорящие: слева — Камень, справа — Боб. Кава (Река) занят — ворует мандарины.

Слава Небу, это аниме — не триллер и не хоррор, а совсем даже наоборот, но тут и кроется засада: при всей идилличности картинки «Письмо для Момо» — фильм, пронизанный беспокойством. Как пел Борис Гребенщиков: «Всё было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня». Только здесь западня изначально — не снаружи, а внутри героинь. Мать и дочь пережили жуткую трагедию, но, как принято в Японии (и если бы только в Японии), стараются не выдать своих чувств даже друг другу. Только вот людям, которые в такой ситуации замкнулись в себе, вряд ли может стать легче.

Помощь приходит с неожиданной стороны: в болото тихого отчаяния бесцеремонно ныряют три веселых ками, три голодных (в буквальном смысле слова — они то и дело ищут, чего бы пожрать) духа, три, не побоимся этого слова, трикстера. Ива — зубастый великан с незакрывающимся ртом и золотыми клыками; Кава — самолюбивое существо, похожее на водяного и гордящееся умением высасывать через рот печень; Мамэ — карлик с длинным языком, который в момент знакомства с Момо не находит ничего лучше, как лизнуть ее ногу. (Он дух, ему можно.) Самое смешное, что наши ками — вылитые Трус, Балбес и Бывалый из комедий Леонида Гайдая. Это, конечно, совпадение на уровне архетипов, хотя нельзя исключать, что духов рисовали с японских актеров; скажем, Кава — это вылитый Гуадалканал Така, сыгравший в «Дзатоити» Такэси Китано глуповатого Синкити.

Ками кроме того, что они собственно духи, олицетворяют мужиков в бабьем царстве Момо и ее родительницы Икуко. Три капризных, наглых, вредных мужика воруют ручки и мандарины, смотрят попсу, ковыряют в носу, рассиживаются в туалете, отстреливают кабанов своими газами, устраивают американские горки из подручных средств, висят на люстрах, зацепившись за них пальцами ног, слоняются по дому, жрут, жрут, жрут, и всё им хоть трава не расти. Между тем польза от заведшихся в доме мужчин неочевидна. Ими, конечно, довольно приятно помыкать (Момо делает это при помощи волшебной дощечки), но этим видимая выгода и ограничивается. Лишь в момент крайней опасности мужики проявят себя в полный рост, спасут мир и «молча поправят всё». Ну или не молча. Однако этим их миссия не ограничивается: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…»

Мамэ мало того что ничего не помнит и говорит невпопад, так еще и неграмотный.

Хироюки Окиура, режиссер любимых в народе «Оборотней», работал над «Письмом для Момо» семь лет и снял обманчиво простое аниме, совершенно на «Оборотней» не похожее. Скорее уж оно напоминает некоторые фильмы Studio Ghibli — неспешностью, спокойствием, какой-то удивительной по нашим временам нормальностью. Тут нет ни единой фальшивой ноты. Комедия положений точно сочетается с драмой о примирении с потерей, со смертью близкого человека, с взрослением. Такие щемящие фильмы умели делать в СССР. «Кин-дза-дза», разумеется, совсем другое кино, но когда в финале «Письма для Момо» троица духов возвращается на небо, где-то за кадром, ей-богу, слышатся печальные вздохи господина Уэфа и его пацака Би — и возникает ощущение чего-то родного, того, что вечно рядом и никогда не закончится. «Они всегда на нас смотрят. А когда они смотрят, хочется и самому взять себя в руки», — говорит двоюродный дед Момо о духах предков. Не худшая в мире философия, правда? —НК

Momo e no tegami, полнометражный фильм, 120 минут, 2011 год. Режиссер Хироюки Окиура, производство Production I.G. Кинопрокат в России — в рамках фестиваля Reanifest. Российский издатель — Reanimedia.