Профессор кафедры эстетического воспитания УрГПУ Станислав Погорелов предложил создать сообщество «религиозно грамотных» психологов и педагогов, которые просматривали бы аниме-продукцию, давали ей оценку и «разъяснительные сопровождения» с целью оградить юных россиян от «японской культуры смерти». Об инициативе господина Погорелова, озвученной в рамках ХХII Рождественских образовательных чтений, широкая публика узнала из публикации уральского информагентства «Политсовет» под некорректным заголовком «В России создадут православную систему борьбы с аниме». В текст новости внимательно вчитались не все, многие восприняли частное предложение чуть ли не как официальную позицию Русской православной церкви, редакция W-O-S откликнулась материалом о моральных уроках аниме, в тематических пабликах «ВКонтакте» завязались бурные, но вполне однообразные обсуждения.

С самим профессором Погореловым «Отаку» пообщаться не удалось: на e-mail кафедра не отвечает, указанный на сайте УрГПУ телефон педагоги-эстеты делят с кафедрой математики, где затруднились сказать, когда их коллеги будут доступны для разговора. Валерий Корнеев связался с одним из главных публичных лиц РПЦ, протоиереем Всеволодом Чаплиным, и попросил того прокомментировать инициативу уральского профессора.

В отличие от некоторых радикально настроенных православных активистов, о. Чаплин, занимающий, по сути, пост ведущего пиар-специалиста РПЦ, демонизировать японскую анимацию не спешит.

Всеволод Чаплин
Протоиерей, председатель Синодального отдела Русской православной церкви Московского патриархата по взаимодействию церкви и общества, член Общественной палаты Российской Федерации. Настоятель московского храма святителя Николая на Трех Горах.

— Отец Всеволод, интернет нам сообщает, что «в России создадут православную систему борьбы с аниме». Будете бороться?

— Знаете, я мало что понимаю в этом культурном явлении. Насколько мне известно, в аниме, как во многих других видах искусства, есть хорошее, есть плохое. Есть вещи сомнительные, и есть вещи, передающие настоящее радостное чувство. Между прочим, в свое время на Селигере, в ходе работы молодежного лагеря, где была и православная составляющая, действовала группа православного аниме.

— Рисовали святых в манга-стилистике и, кажется, разозлили вообще всех вокруг.

— Имела место определенная критика, но люди делали [эти рисунки] вполне искренне. В мире существуют культурные или контркультурное явления, пропагандирующие самоубийства, доводящие людей до самоубийства, пропагандирующие другие разрушительные вещи, такие как разврат или наркотики. Значит, мне думается, нужен серьезный вдумчивый разговор. Действительно ли в том или ином виде современного искусства по определению содержатся какие-то вещи, разрушающие человеческую душу, опасные для нее? Или всё-таки в аниме, как, положим, в роке, есть хорошее и дурное, созидательное или разрушительное, полезное и опасное. Мое чувство подсказывает, что это скорее так. Наверное, нужен более глубокий разговор. Я считаю, что высказывание этого профессора имеет право на жизнь, но имеет право на жизнь и попытка с ним поспорить, чтобы следящие за дискуссией смогли разобраться в теме.

— Господин Погорелов видит РПЦ в роли цензора медиапродукции.

— Понимаете, Церковь может, конечно, высказывать свое мнение по поводу любого человеческого поступка, по поводу возникновения в жизни общества каких-то явлений. Это не является цензурой, потому как Церковь не может сама по себе ничего запретить. Но высказываться она может — и чем более обдуманным, компетентным и основанным на выслушивании разных точек зрения такое мнение будет, тем лучше.

— Вы знаете что-нибудь о внутрицерковной реакции на высказывания профессора?

— Мне ничего об этом не известно.

— Если данная инициатива всё же найдет поддержку в рядах РПЦ, какими могут быть последствия?

— Церковь по определению не может быть цензором в масштабах государства. Повторюсь, она может только высказывать свое суждение, свою оценку. У нас, конечно, есть возможность рецензировать те или иные произведения, и Церковь ею пользуется. Существует такая вещь, как гриф издательского совета Русской православной церкви: только книги, имеющие такой гриф, могут распространяться в храмах. Но это, как вы понимаете, прицерковные правила, охватывающие исключительно церковную книготорговлю. За ее пределами решать, что можно распространять, а что нельзя, мы не можем. ■

«Я думаю, что культура строится на табу. Без табу культуры нет. Эти внутренние табу не дадут ребенку ничего перепутать», — цитирует профессора Погорелова «Политсовет».

• Причина, побудившая преподавателя призвать к визированию аниме религиозными экспертами, — прошлогоднее самоубийство екатеринбургской школьницы Юлии Макаровой («Отаку» писал об этой трагедии и развернувшихся после нее гонениях на мангу «Тетрадь смерти»).
• Сегодня в России медиапродукцию оценивают эксперты двух ведомств: Министерства культуры (в ходе присвоения фильмам прокатных удостоверений и возрастных ограничений) и Роскомнадзора.
• В числе основных трудов профессора Погорелова — «Концепция духовно-нравственного воспитания современных школьников», учебное пособие «Азбука православной культуры», монография «Педагогические возможности автоматизированной учебной среды в формировании эстетического сознания обучающихся». Станислав Погорелов — отличник народного просвещения РСФСР, почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации.

Давид Хомак
издатель Lurkmore.ru
— Попытка навести порядок в любой области человеческой деятельности с помощью запретов — дело абсолютно бессмысленное. Другой вопрос, что на короткой дистанции борьба за чужую нравственность может казаться эффективной — как покраска газона в зеленый цвет вместо того, чтобы нормально высадить траву. Запрет целых жанров в рамках борьбы за нравственность — это крайне дешевый популизм. Запрет чего угодно в рамках борьбы за нравственность — это дешевый популизм. О’кей, давайте будем честны: борьба за нравственность — это вообще дешевый популизм. Популярно аниме и видеоигры? Так вот кто виноват в том, что молодежь плохо себя ведет! В конце XIX века во Франции в том же самом обвиняли популярные тогда «романы с продолжением». Ну, знаете: Александр Дюма, Жюль Верн. Страшные, страшные книги. Потом обвиняли кино, комиксы, рок-музыку и телевидение. Смысла во всех этих страшилках не было ни малейшего. И не будет.

Хихус
художник, организатор фестиваля графических историй «КомМиссия»
— Любая попытка религиозных деятелей контролировать искусство называется однозначно: инквизиция. Я с большим интересом жду, когда РПЦ предложит по воскресеньям сжигать художников на кострах. Пожалуй, сам я [в костер] не хотел бы — но, очевидно, всё к тому идет.

Фёдор Еремеев
издатель («Фабрика Комиксов», «Кабинетный ученый»)
— Погорелов — сильно пожилой уральский педагог-марксист, в начале нулевых открывший для себя бездну духовности и примкнувший к скрепе. Как все новообращенные, стремится быть большим католиком, чем папа римский, то есть при первой возможности бросается в гущу полемики. Особенно если за это платят (в случае с Погореловым платит ИРРО — Институт развития регионального образования — который заказывает ему пропагандистские брошюры). В 2008 году с Погореловым приключилась беда: он, по его собственным словам, познал интернет. Волосы зашевелились на голове заслуженного педагога… Могу в красках представить эту ночь прозрения, как перед ветераном распахнулось поле Куликово. Ну и последней каплей явилось открытие мира аниме. Нетрудно догадаться, какого содержания — пациенты этого возраста имеют редкую способность нарываться на третьесортную порнуху. В результате мы наблюдаем срыв крышки котла и призывы учредить комитеты и комиссии по «решению вопроса». Может, и брошюру напишет.

Дмитрий Данилов
писатель, редактор, практикующий православный христианин
— Инициативу [профессора Погорелова] я считаю нелепой и вредной, прежде всего, для самой Церкви. Не нужно Церкви пытаться выполнять функции цензора, полицейского и «министерства нравственности», они ей органически противопоказаны. Наша Церковь уже пыталась играть эти роли до 1917 года, и все мы знаем, что из этого получилось. Церкви, мне кажется, сейчас хорошо бы сосредоточиться на нравственности и духовной жизни своих непосредственных прихожан и, в первую очередь, пастырей (с этим, как известно, есть проблемы). А не пытаться «пасти народы», тем более, пасти полицейскими методами.
Что касается аниме, тут, на мой взгляд, всё просто. Наше законодательство запрещает распространение порнографии. Значит, распространение порнографического аниме следует пресекать, а остальное пусть живет на общих основаниях. Вопрос сугубо гражданско-правовой, а не духовный. ■

Церковь Воскресения Христова в городе Хакодате японской префектуры Хоккайдо. Кадр из аниме-сериала Noein.

Книгой-убийцей называют свердловские общественники японский комикс Death Note — и требуют запретить его продажу. Уральские родители уверены: эта книга довела до самоубийства школьницу в Екатеринбурге.

Ключевые персонажи «Тетради смерти» — студент Лайт Ягами и синигами Рюук. Иллюстрация из первого тома манги.

Самоубийство 15-летней Юлии Макаровой при прочих равных условиях СМИ не заинтересовало бы: в России самый высокий в Европе уровень самоубийств среди подростков — 1500 случаев в год (плюс еще 4000 попыток). По данным ЮНИСЕФ, каждый четвертый мальчик и каждая вторая девочка из РФ серьезно обдумывали возможность суицида. Но эта смерть стала особенной. Отец Юлии нашел в ее комнате комикс «Тетрадь смерти» и обвинил книгу в доведении дочери до самоубийства. Ведь, по словам родителя, в остальном у Юлии — отличницы и спортсменки, увлекавшейся иностранными языками — всё было хорошо, семья ее жила «абсолютно счастливо». Никаких иных причин для суицида не было и быть не могло — только манга Цугуми Ообы и Такэси Обаты. Говоря о том, что могло подтолкнуть дочь к полету с тринадцатого этажа, отец сообщает: «Я кроме как плохих книг, отвратительных… больше ничего не вижу». И в другом интервью: «Мысли, которые там… они же ужасные».

Если бы не скорбные обстоятельства и потенциальные последствия, весь макабрический хоровод, который журналисты водят вокруг «Тетради смерти» в российском инфопространстве, стоило бы воспринимать как фарс и цирк. Апофеоз печальной клоунады — телепередача «Дело Х», ведущая которой, актриса Лидия Вележева, сразу расставляет точки над «ё»: «Трагическая смерть девочки, которая всё свое время посвящала чтению „Тетради смерти“…» Закадровый, хорошо поставленный, доверительный мужской голос вводит зрителей в курс дела: «„Тетрадь смерти“ неуклонно толкала восьмиклассницу Юлию Макарову к самому краю… Книгу-убийцу нашли рядом с предсмертной запиской… Каждый день отличница и умница погружалась в ритуальное чтение „Тетради смерти“. Книгу нужно было читать от конца к началу, используя специальный шифр для каждого эпизода…»

Любой человек, хоть немного знакомый с проблематикой, понимает, что это бред от первого слова до последнего. Но таких людей всё еще немного. И вот уже на Средний Урал приезжает лично детский омбудсмен Павел Астахов, после чего правительство Свердовской области принимает решение запретить продажу манги. С 10 апреля прочесываются книжные магазины и торговые точки области, проводятся выездные рейды с целью изъятия «опасных комиксов». Надо думать, самоубийства подростков региона после этого прекратятся. А если нет — бдительные органы найдут нового виновника. Да взять хоть «Анну Каренину» графа Толстого. Что это, как не апология суицида?

Евгений Жабреев, косноязычный президент Уральского родительского комитета (с говорящей аббревиатурой УРК), всерьез уверен, что «Тетрадь смерти» — это элемент заговора: мол, кто-то — тот, кто распространяет комикс, — ставит эксперименты над нами и нашими детьми. Редакция «Отаку» от теорий заговора далека и конспирологически не озабочена. Мы полагаем, что происходящее — это гремучий микс всеобщего невежества, желания СМИ превратить любую трагедию в шоу и стремления чиновников найти самое простое решение проблемы — то есть среагировать так, чтоб особо не париться и вообще поменьше задумываться.

Если бы люди вняли братьям Стругацким, говорившим, что думать — не развлечение, а обязанность, то просекли бы элементарное: «Тетрадь смерти» нашли в комнате Юлии лишь после гибели девочки, и обороты типа «всё свое время посвящала» и «каждый день погружалась» — это безответственная фантазия сценаристов шоу, людей, которым совесть нельзя иметь по трудовому договору. «Ритуальное чтение» и «специальный шифр» — какой-то уже безудержный делирий, хотя можно предположить, откуда родилась фраза про «читать от конца к началу»: манга традиционно печатается так же, как в Японии, то есть листается справа налево. Тут надо бы тщательнее — мусульмане тоже читают Коран справа налево, а закон о защите чувств верующих уже прошел в Госдуме первое чтение.

Между тем в предсмертной записке Юлии Макаровой нет ни слова о «Тетради смерти» — и, как ни крути, ни слова, которое можно четко с этим комиксом ассоциировать. Зато там есть кое-что такое, что не любят цитировать журналисты, — про наше общество: «Это общество не позволило бы мне жить. Надеюсь, что не будем обсуждать еще и это… Вы, наверное, помните, что я не очень-то ценила всё, что у меня было. Может, потому, что я поняла, что это не так уж и ценю? Моя жизнь означает чью-то смерть. Теперь и мой черед… Быть может, это будет кто-то, кто поистине будет любить ее? (…) Я знаю, что вы любили свою дочь. Но, к сожалению, не того человека, которой она была. Этот мир меня тяготит. Не уверена, что в другом будет лучше, но попробовать стоит. Просто так надо. Простите». У абсолютно счастливой Юлии имелись веские (для пятнадцатилетнего человека) основания считать, что «это общество» не позволит ей существовать. И это не общество екатеринбургских анимешников — логичнее предположить, что скорее это общество УРКов, социум бесконечных астаховых и жабреевых, доморощенных конспирологов, желающих контролировать всё на свете.

Отца Юлии можно и нужно понять. Увы, невозможно поверить в то, что он понимал внутренний мир дочери, если даже о ее увлечении японскими комиксами он узнал после трагедии. О книгах, которые читала дочь, отец говорит: «Мы [родители?] не читаем, не смотрим, что там написано». А зря. В одном из репортажей показывают книжную полку в квартире покойной: рядом с собранием сочинений Драйзера — несколько томиков Кастанеды. Если уж искать источник знаний о том, что ждет нас за гробом, дон Хуан с его лекциями о том, как после кончины проскочить на цыпочках мимо Орла, сам просится на скамью подсудимых. Куда важнее другое: Юлия покончила с собой за день до сороковин по бабушке, чья смерть не могла не повлиять на состояние девочки. К сожалению, отец всего этого не хочет видеть в упор. Из его слов следует, что какое-то время он не мог простить дочь за то, что она решила умереть. Отсюда — поиск виновного.

Но при чём тут «Тетрадь смерти»? Сюжет манги и аниме практически не связан с самоубийствами (кажется, на всю историю там ровно один случай суицида — Киёми Такады). Более того, манга Ообы и Обаты — прекрасное моралите о том, как пагубно быть сверхчеловеком, ощущать себя «не тварью дрожащей, а тем, кто право имеет». «Тетрадь смерти» стоит в одном ряду с «Преступлением и наказанием», где тоже ведь убивают — и очень жестоко притом. Поминавшийся уже Жабреев обвиняет книгу в том, что она инфильтрует в сознание подростка жуткую идею: «Жизнь существует после смерти, настоящая жизнь, и для того, чтобы ее познать, надо умереть… то есть это такая некоторая информационная кодировка, зомбирование». Евгений Борисович, вы извините, конечно, но это не совсем «Тетради смерти» кодировка. Это, вообще говоря, основополагающая идея христианства, ислама, иудаизма и (с оговорками) буддизма. Одни только атеисты считают, что души нет и после смерти нас ждет великое ничто — и как раз для них эта мысль всегда была аргументом в пользу суицида: если «того света» нету, зачем тут мучаться?

Это не говоря о том, что ни одна книга, ни один фильм не могут довести до самоубийства человека, умеющего работать с собственной психикой (которая рано или поздно выкидывает коленца у всех нас без исключения). И наоборот, на психику, которая пошла трещинами, может повлиять что угодно. Жаль, на этот счет нет внятной информации по суицидам, но зато она есть по громким убийствам. У Марка Чепмена, застрелившего Джона Леннона, было две настольных книги — «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и Евангелие, как легко догадаться, от Марка. Для миллионов эти тексты стали апологией добродетельной жизни; Чепмена они убедили только в том, что следует прикончить автора Imagine. Псих Эндрю Кьюненен, убивший Джанни Версаче и еще четырех человек, читал в основном Клайва Степлза Льюиса. Да-да, «Хроники Нарнии». Добрейшие книги на земле…

Никто не кончает с собой просто потому, что прочел книжку со словом «смерть» в заголовке или с (само)убийствами в сюжете. Если мы признаем обратное, местные УРКи запретят 99 процентов книг и фильмов. О смерти ведь можно узнать откуда угодно. Так получилось, что смерть стала неотъемлемой частью человеческой культуры. А получилось так потому, что (вы удивитесь, господин Жабреев) смерть — это неотъемлемая часть жизни. Просто раньше, до 1917 года, отношение к самоубийству в России было иным на уровне общественной (христианской) идеологии. Потом, с 1917 по 1991 год, религию заменил коммунизм, и как бы ни заедал тебя быт, тебе было куда стремиться, да и товарищи готовы были прийти на помощь. Потом коммунизм отменили, а религию вернули только на уровне утреннего тележурнала «Слово пастыря». Настал капитализм, при котором если ты лузер и лох, то есть не соответствуешь стандартам социума, — это неисправимо. Вы заметили, кстати говоря, как много у нас стало слов, означающих, что человек плох навсегда? Вот это — прямой путь к суициду: если ничего не исправить, лучше смерть. И японские комиксы тут ни при чём.

Хотя власть вполне может посчитать иначе. Предпосылки есть. В ток-шоу «Дело Х» эзотерик Алена Орлова говорит: «Мы все знаем, что в Японии сильно развит культ смерти… Эта ментальность для человека европейского происхождения, особенно россиянина, совершенно неприемлема». И когда ведущая канала ОТВ упоминает о «запрете на японскую литературу», не факт, что она оговорилась. Вполне в духе новосредневековых веяний упростить всё до абсурднейшего абсурда и объявить вредным не отдельный бумажный том, но целый культурный код. Нам обещают, что за дело возьмутся уже и депутаты Госдумы — они намерены оградить детей от чтения подобных книг. Неровен час, запретят аниме вообще. Как неприемлемое для нормального честного россиянина.

Спора нет, психика тинейджеров ранима и восприимчива. Значит, необходимо помогать им справляться с проблемами. Но это ведь надо интересоваться ими, тратить время, воспитывать, доверять, любить. Куда проще свалить всё на японщину — и запретить ее целиком и сразу. В лучшем случае такой подход приведет, конечно, к появлению нового Будды — царевича Гаутаму тоже ведь ограждали от смертей, болезней и страданий, — но на это надеяться нечего, Будды тут рождаются редко. В худшем нас ждет новая волна самоубийств: подростковые неврозы станут накапливаться, а говорить о них будет нельзя — ведь в этом вашем гребаном стерильном обществе все должны быть счастливы по определению.

Между тем настоящая тетрадь смерти — это, господа столпы нации, как раз ваши законы, ваши рекламные рейтинги, ваши судебные постановления. Но в этом вы никогда не признаетесь даже себе. Поэтому виноваты у вас будут какие-нибудь непонятные вам книги, и манга, и аниме. —НК