всё вместе аниме манга колонки интервью отвечает Аня ОнВ
14 заметок с тегом

Макото Синкай

Позднее Ctrl + ↑

ЙОПТ In Translation: занимательное манъёведение

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Прежде чем отдаться анимации, Макото Синкай закончил литературный факультет университета Тюо, и в новой ленте «Сад изящных слов» образование режиссера выглядывает из-за каждого угла, показывая язык завороженному зрителю. Собственно, изящная словесность начинается уже с названия. 言の葉の庭, кото-но ха-но нива, — это не просто «сад слов», «the garden of words», как переводят эти слова на английский и (видимо, следом) на русский. Современное японское слово «слово», оно же «слова», «речь», «язык», — 言葉, читается котоба, — состоит из тех же иероглифов «слово» и «лист», однако древнее выражение кото-но ха — «листья речи», «лепестки речи», — звучит куда более изящно.

В отличие от Синкая и героини его фильма я не изучал японскую литературу в университете, поэтому очень осторожно предположу, что некогда котоба (где слово ха, «лист», соединясь с кото, «слово», без частицы но, озвончилось до ба) произошло именно от выражения кото-но ха. В седой древности, когда азбук хирагана и катакана еще не было (они возникли в эпоху Хэйан), а потребность записывать тексты уже была, японцы использовали для этого иероглифы, изобретенные более культурными на тот момент соседями-китайцами. Беда в том, что на китайскую грамматику замысловатые значки ложились идеально, а вот японскому языку с его напрочь другим грамматическим строем они подходили как корове седло. Что, само собой, не остановило предприимчивых словесников архипелага. В результате появилось немало книг, в которых японские тексты записаны китайскими знаками. При этом японские падежные частицы иногда выражались через китайские слова, а иногда просто опускались, так что слово 言葉 могло читаться и кото-но ха (言の葉 в современном японском), и котоба.

Для полноты картины добавлю, что Кадзуаки Судо в книге «Японская письменность от истоков до наших дней» выделяет пять правил использования иероглифов на том этапе развития языка. Если коротко, эти правила позволяют издеваться над иероглифами любым способом: использовать их как китайские слова; читать их по-японски, сохраняя «китайские» значения; составлять из них японские слова, используя китайское произношение и наплевав на смысл, и так далее. Весь этот сумасшедший дом мог иметь место в пределах, например, стихотворения на 30-35 иероглифов. Вот почему японские филологи уже много веков спорят о том, как читается ряд неудобопонятных стихов древнейшего памятника классической японской поэзии «Манъёсю». По нему этот чудесный вид письменности и стал именоваться манъёганой.

«Манъёсю», рукопись из собрания университета Васэда.

Возвращаясь к Синкаю: название помянутого литпамятника — 万葉集, манъё:сю: — дословно, а точнее, доиероглифно означает как раз «Собрание десяти тысяч листьев», ну или «Собрание мириад листьев», как принято именовать его в русской традиции. Ряд манъёведов полагает, что ё здесь — это никакие не «листья» и не «лепестки речи», а совсем даже «века». Мол, слово «век» читается точно так же и могло записываться другим иероглифом «для красоты», а значит, название следует переводить как «Собрание множества поколений [поэтов]». Но растительные метафоры — не редкость для древних текстов (японских и не только). В итоге за выражением кото-но ха закрепилось поэтическое значение «литературная лексика». С ней-то и ассоциируется у образованного японца свежее синкаевское аниме: «Сад изящной словесности» — это почти «Собрание десяти тысяч листьев [речи]» или «Лес песен» (название другой древней поэтической антологии — «Карин», 歌林).

Но на этом приключения с «Манъёсю» не заканчиваются. На постере фильма написано:

“愛«よりも昔、»孤悲«のものがたり。То есть: аи-ёри-мо мукаси, кои-но моногатари. Это история не о любви-аи (愛), а о древней любви-кои (孤悲).

В современном японском есть два слова, которые переводятся на русский и европейские языки одинаково (любовь, love, amour и прочее в том же духе), — аи (愛) и кои (恋). Аи — любовь в широком смысле слова: патриота к родине, автолюбителя к транспортному средству, собачника к четвероногому питомцу, матери к ребенку, мужа к жене или наоборот. Между тем кои — это только любовь между женщиной и мужчиной, причем с достаточно болезненными обертонами: страсть, влечение, одержимость, невозможность жить без, нечто такое, что заставляет нас скорее плакать, чем улыбаться. Аи — светлый, ничем не замутненный ребяческий восторг; кои — чувство взрослое и серьезное. Отсюда, например, хацукои (初恋) — первая любовь, хирэн (悲恋) — разбитое сердце (в сочетаниях иероглиф 恋 читается рэн), а также мукуварэну кои (報われぬ恋) — безответная любовь. От обоих слов образуются глаголы (с добавлением суру, делать): аи суру — любить, кои суру — быть влюбленным. Любопытно, что романтическая любовь двух людей в японском обозначается сочетанием двух иероглифов: рэнъаи, 恋愛. Скажем, жениться по любви — это рэнъаи-кэккон суру (恋愛結婚する).

Синкай, однако, имеет в виду нечто большее. Как легко заметить, на постере слово кои написано не одним иероглифом, 恋, а двумя — 孤悲 (чтобы японцы не сомневались в том, как их читать, рядом фуриганой приписаны знаки азбуки: こい, кои). Именно так, в два иероглифа, слово любовь писалось в Манъёсю. Скажем, в стихотворении № 67 (Песня Такаясу Осима):

旅尓之而 物戀之伎尓 鶴之鳴毛不所 聞有世者 孤悲而死萬思

таби-ни ситэ
монокохосики-ни
тадзу-га нэ-мо
кикоэдзу арисэба
кохитэ синамаси

В переводе А. Е. Глускиной:

В странствии дальнем
Тоскою полны мои думы,
И если б не слышал
Я криков родных журавлей,
Я б умер, наверно, тоскуя о доме далеком…

Заметим, что в переводе нет ни слова о любви: комментаторы и переводчик трактуют кои (кохи) как тоску по далекому дому. Кои — щемящее ощущение одиночества, захватившее лирического героя на чужбине. Насколько эта трактовка оправданна — вопрос отдельный: журавли из соседней строчки символизировали в том числе верность, так что Такаясу Осима мог тосковать и по оставшейся дома супруге. Вот о такой любви — классической японской, зрелой, настоящей, толкающей на подвиги, похожей скорее на чувства рыцаря к прекрасной даме, чем на подростковый гормональный всплеск с элементами гона, — и повествует Сад изящных слов.

Наверное, в идеале японские зрители должны ловить отсылки Синкая к Манъёсю на лету (хотя в самом фильме брат главного героя не отличает стихи танка от хокку). Во всяком случае, ключевые стихотворения, которые цитируют герои фильма, — именно из Собрания мириад листьев. Это так называемые песни-диалоги или песни вопросов и ответов №№ 2513 и 2514 из 11-й книги (вновь в переводе А.Е. Глускиной):

雷神 小動 刺雲 雨零耶 君将留

наруками-но
сукоси тоёмитэ
сасикумори
амэ-мо фурану ка
кими-о тодомэму

О, если б грома бог
На миг здесь загремел
И небо всё покрыли б облака и хлынул дождь,
О, может быть, тогда
Тебя, любимый, он остановил.

雷神 小動 雖不零 吾将留 妹留者

наруками-но
сукоси тоёмитэ
фурадзу-но мо
варэ-ва томараму
имоси тодомэба

Пусть не гремит совсем здесь грома бог,
И пусть не льет с небес поток дождя, —
Ведь всё равно
Останусь я с тобой,
Коль остановишь ты, любимая моя.

Вот еще одна проблема: стоит ли переводчику, который возьмется за Сад, придерживаться уже существующего русского перевода, или же сделать новый — неясно. Древние японские стихи многозначны, между тем к содержанию аниме конкретно эти переводы подходят не слишком: тут мужчина явно собирается уходить, а женщина его останавливает, чего у Синкая, в общем, не наблюдается. С другой стороны, может, и не нужно, чтобы стихи соответствовали содержанию настолько уж явно, не оставляя никакого зазора для интерпретаций.

Древние японцы знали толк в любви. Знали они и то, что Прекрасное, будь то стихи Манъёсю или туфли, изготовленные школьником Такао, рождается не из светлой аи, а из темной кои, похожей на грозовые тучи. Полыхнет молния, грянет гром, и кои прольется на землю благодатной влагой. И сад изящных слов зазеленеет. И блинский блин.

 46   2013   Йопт in Translation   колонки   Макото Синкай   НК   переводы   Сад изящных слов   языки

Сад изящных слов

Июньским днем, в самом начале сезона дождей, школьник Такао встречает в токийскому парке женщину: та, сидя под навесом, пьет пиво и закусывает его шоколадом. Какое-то время они по-японски молчат вместе. На прощание женщина декламирует древние стихи-танка:

раскаты грома
вдалеке едва слышны,
всё небо в тучах;
коль дождь начнется, тебя
увижу я, быть может?

Так начинается история классической японской любви, которая пишется знаками «грустное одиночество» и длится не дольше, чем идет дождь, — если, конечно, не случится какое-нибудь чудо.

То ли девушка, а то ли виденье с лагером Suntory Kin-Mugi, «Золотая пшеница».

«Сад изящных слов» еще короче, чем «5 сантиметров в секунду», но эти 46 минут вывернут вашу душу наизнанку, если у вас есть опыт, позволяющий хоть на йоту отождествить себя с героем или героиней, — а такой опыт, наверное, есть у каждого. И если бы режиссером был кто-нибудь помимо Макото Синкая, это аниме застало бы вас врасплох. Впрочем, оно так и так застанет вас врасплох. Синкай доказал, что умеет делать резкие движения, когда после «5 сантиметров» выдал неожиданно миядзаковских «Ловцов забытых голосов». В «Саде» ему с легкостью удалось пересинкаить самого себя. Гении повторяются, потому что так или иначе говорят об одном, но их повторы похожи скорее на фракталы. Каждый следующий фильм Синкая оказывается по-своему ярче, ударнее, сильнее предыдущего.

Повторение пройденного тут, безусловно, есть. Птицы всё так же кружат по безбрежным небесам, облетая небоскребы на недостижимой высоте, и пунктир дождя по-прежнему льнет к суровой тверди, и поезда, мчащие навстречу друг другу, в точке А встречаются на несколько мгновений лета, чтобы потом разъехаться (навсегда ли?) в направлении точек Б и В на разных концах земли, и круги на лазурных лужах живут таинственной жизнью, и финальная песня, точно как в «5 сантиметрах», расставляет точки над «i» (а также над иероглифом «вода», превращая его в «вечность»: 水 — 永). И всё-таки это совсем другая история, ничуть не похожая на то, что делал Синкай до сих пор. Собственно, и сам режиссер говорит, что «Сад» — его первый фильм о любви в традиционно японском смысле слова. И еще — что это его лучшая картина на сегодня (это правда).

Блики норовят расцветить каждый кадр в неожиданных местах.

История вроде бы простая. Есть юноша Такао — углубленный в себя, одинокий, мечтающий не о блестящей карьере, а о том, чтобы своими руками изготавливать обувь. Есть Юкино, которую что-то гложет, иначе она не просиживала бы дни в парке в компании пива и шоколадок, прогуливая работу. И есть нечто между ними. Эти двое по всем параметрам — из разных миров. Симметрия, двойственность, совмещение противоположностей подчеркиваются в «Саде» всеми возможными способами: дети и взрослые (Юкино старше Такао — не фатально, но в сравнении с его пятнадцатью годами она определенно взрослый человек), школа и офис, пиво и шоколад, солнце и дождь, синева и зелень, город и парк, те же разнонаправленные поезда; даже зонты Такао и Юкино, наблюдаемые сверху, движутся по гармоничным траекториям, напоминающим про «инь» и «ян». Так Синкай, верный ученик японских литераторов древности, задает структуру повествования. Вопрос в том, стоит ли хоть одна структура несчастливого финала. Точнее, можно ли выйти из заведомо несчастной структуры, чреватой очередным разлетом лепестков сакуры forever and ever, на следующий уровень. И что на этом новом уровне будет ждать героев.

Очень не хочется спойлерить, потому что за 46 минут на экране происходит немногое, а пересказывать такие фильмы грешно. С другой стороны, три четверти часа Макото Синкая — это часы и часы других режиссеров. Всё дело в классической японской литературе, которую Синкай изучал в университете. Фильм не зря называется «Сад изящных слов»: кото-но ха, дословно «лист(ья) речи», — это как раз литературная лексика, изящная словесность, которая и красива, и правдива, — в противоположность словесности нынешней, легковесной, стыдливо прикрывающей всякую непривлекательную фигню, творящуюся в голове и на душе. Проза жизни потому и поверхностна, что всегда равна лишь самой себе, между тем классическая японская литература — не просто описание, не голый нарратив, но выявление самой сути, возможное лишь тогда, когда о ней не говорится прямо. И это вовсе не парадокс: слова несовершенны, обхитрить их можно, только превратив речь в искусство. Синкай следует этой благородной традиции: в его фильмах (за исключением, может быть, «Ловцов забытых голосов», отдающих должное более прямолинейным историям Хаяо Миядзаки) рассказывается одно, а объясняется чуть другое.

Дождь — полноправное действующее лицо фильма.

Так и тут: история «Сада» — это не только Юкино и Такао, каждый со своим прошлым, но и синкаевские пейзажи, в которых преобладают оттенки зеленого, и иньяновская симметрия, и стихи из «Манъёсю», и игра иероглифов (о которой — в очередном выпуске лингвистической колонки), и музыка — на сей раз не Тэммона, а Дайскэ Касивы, в основном лиричнейшее фортепиано, — и едва заметные, виньеточные, мелькающие краткий миг и ловимые краем глаза полунамеки. Может, это и синдром поиска глубинного смысла, но на книжной полке Юкино кроме ожидаемых томов об истории японской литературы стоит японское издание романа фантаста Конни Уиллис Passage, то есть «Переход», и читает героиня книгу Нацумэ Сосэки под названием «行人», то есть «Идущий мимо»; вряд ли случайно оба названия сообщают о преходящести чего-либо. Вообще говоря, эта преходящесть предопределена уже в первой сцене аниме. Если один человек надеется увидеть другого, «коль дождь начнется», что будет, когда небо просветлеет? Как говорит Такао: «Я поймал себя на том, что перед тем, как уснуть, и за миг до пробуждения молюсь о дожде…» А есть еще совсем незаметный намек в самом конце: английские слова, идущие по краешку письма, — «…up and fell in love, I asked my…», текст песни Que sera, sera («Что будет, то и будет»), которую поет Дорис Дэй в фильме Хичкока «Человек, который знал слишком много». И эта отсылка ведет всё к тому же вопросу: пять сантиметров в секунду — это константа, или же на деле будущее не предопределено?

Но — довольно. В фильмах Синкая нельзя анализировать каждый кадр; эти фильмы так устроены, что система символов в них не то что смыкается с повествованием — она и есть само повествование. Это воистину сад слов, образов, смыслов. Листья образуют сад, но сад больше их суммы. Точно так же правда неотделима от поэзии, реальность — от притчи, любовь — от мира. —НК

Kotonoha no niwa, полнометражный фильм, 46 минут, 2013 год. Режиссер Макото Синкай, производство CoMix Wave Films. Фильм выпущен в России на Blu-ray и DVD компанией Reanimedia.
 836   2013   аниме   Макото Синкай   НК   полный метр   рецензии   Сад изящных слов

Влог «Отаку на видео», день 15

Пятнадцатое японское мини-включение: близкое знакомство с меню Gundam Cafe и ассортиментом примыкающей сувенирной лавки на Акихабаре, визит на студию Comix Wave Films, беседа с аниматорами Соби Ямамото и встреча с Макото Синкаем, старательно избегающим видеокамеры.

 23   2013   видеоблог   Макото Синкай   Отаку на видео   Соби Ямамото   студии

«Сад слов», следующий фильм Макото Синкая: новый трейлер и подробности

Такао собирается стать дизайнером обуви; однажды в японском саду, где он прогуливал занятия, зарисовывая дизайн туфель, школьник встречает таинственную Юкино, девушку заметно старше себя. Не договариваясь заранее, они начинают видеться снова и снова — и только по дождливым дням. Отношения развиваются, но конец сезона дождей уже не за горами…

Обратите внимание на официальный перевод: студия CoMix Wave Films снабдила ролик субтитрами на русском языке.

По словам Синкая, «Сад слов» будет посвящен изначальному значению слова «любовь» в японском языке, где это чувство традиционно обозначалось иероглифом «кой» (恋, «грусть одиночества»); современное же понятие «ай» (愛), уверен автор «5 сантиметров в секунду», заимствовано на Западе (окончательно запутаться в терминах можно здесь).

Нехарактерная для ленты Макото Синкая внешность персонажей — даже пятнадцатилетний Такао выглядит взрослее, чем обычно принято изображать подростков его возраста, — заслуга аниматора Кэнъити Цутии. Он впервые сотрудничает с режиссером, как и художник-постановщик Хироси Такигути. Роли Такао и Юкино озвучивают Мию Ирино (Сора в японском дубляже Kingdom Hearts) и Кана Ханадзава (Маюри в Steins;Gate, кроме прочего); в фильме прозвучит песня Сэнри Оэ «Rain» в исполнении Мотохиро Хаты.

Кинопрокат в Японии стартует 31 мая, манга-адаптацию рисует Мидори Мотохаси (публиковаться комикс будет с апреля в журнале Monthly Afternoon). Какой-либо информации о будущих показах картины в России пока нет.

Напомним, что в ходе работы над «Садом слов» режиссер отвлекался на параллельный проект: по заказу концерна Nomura Real Estate Group Синкай снял короткометражное аниме «Чей-то взгляд» (Dareka no Manazashi), премьера которого состоялась 10 февраля на жилищной выставке Proud Box. —ВК

Сцены из жизни офисной работницы Аи Окамура и ее семьи призваны показать гармонию городского быта недалекого будущего.
 10   2013   аниме   ВК   Макото Синкай   полный метр   Сад изящных слов   трейлеры

Голос далекой звезды

Школьница Микако Нагаминэ с юных лет знает, что будет служить в Космических войсках ООН, которые готовятся к возможной войне с загадочными пришельцами-тарсианами. Когда приходит срок, Микако вместе с космофлотом перемещается на Марс, оттуда на Европу, потом на Плутон, потом в облако Оорта, потом к Сириусу. Всё это время она шлет SMS оставшемуся на Земле ровеснику Нобору Тэрао, в которого влюблена, а он пишет ей в ответ; по мере удаления от Земли письма идут всё дольше — неделями, месяцами, даже годами…

Даже на четвертой планете системы Сириуса японские школьницы из космовойск не забывают холить ногти, хотя казалось бы.

Верю, настанет день, когда студент-гуманитарий защитит диплом о сходстве и различии трех инкарнаций сюжета Макото Синкая «Голос далекой звезды» — в виде аниме, манги и вдобавок новеллизации, сочиненной Ваку Оба, — благо, тут есть что сравнить. Рискну сказать даже, что манга получилась объемнее, интереснее и попросту сильнее аниме. Это неудивительно: говоря объективно, для Синкая эта короткая работа была пробой кисти перед более серьезными проектами, между тем мир «Голоса далекой звезды» режиссер продумал явно глубже, чем нужно было для 25-минутной ленты.

За литературную часть комикса отвечает сам Макото Синкай, который, когда дело касается его сюжетов, показывает себя контрол-фриком в лучшем смысле этого слова. За художественную — мангака с сахарно-пустынным псевдонимом Мидзу Сахара (мидзу — «вода» по-японски, что порождает дополнительные ассоциации), существо крайне разностороннее и в высшей степени загадочное: про эту художницу предположительно женского пола известно только, что она рисует аж под пятью именами — Сумомо Ямэка (яой), Мидзу Сахара (сэйнэн), Кэйта Сахара (сёнэн), Тикюя и Сасси (додзинси), — и за 12 лет снискала популярность во всех этих жанрах. Достаточно сказать, что той же Сахаре Синкай доверил и мангу по своей полнометражке «За облаками».

Выбор псевдонима в данном случае оправдан — сэйнэн, то бишь манга для юношей от 16 и старше, налицо (и на другие части тела): Микако бесперечь блазнит читателя длинными худыми ногами (голые ступни прорисованы чуть не тщательней всего), затемненной подъюбочностью и взглядом блудницы. При этом она абсолютно, вот ни на столечко не похожа на свою тезку из аниме. Вообще, мангу «Голос далекой звезды» можно смело рекомендовать несчастным, страдающим аллергией на «синкаевщину», будь то манера изображения героев или облаков, — герои в комиксе поданы по-иному, облака же имеются в очень незначительном количестве (по большому счету они есть только на самой первой иллюстрации, но изображенное тут грозовое небо синкаевским не назовешь никак).

Отличия комикса от мультфильма этим не ограничиваются. Аниме, как известно, почти лишено диалогов и хаотично в плане сюжета; аморфность композиции компенсируется в нём картинкой, музыкой и цветом — то есть тем, чего по преимуществу черно-белая (если не считать суперобложки и первых восьми страничек) манга лишена. В комиксе сюжет более линеен, хотя и здесь есть флэшбеки, которые можно отличить от «настоящего времени» по черному фону страницы. В таком виде история переписки двух удаляющихся влюбленных теряет почти всякую динамику, и возмещать ее недостаток приходится, как в сказке Григория Остера, подробностями.

Так манга обогащается более или менее детальной историей будущего с его «тарсианским проектом», сюжетными линиями (взять хоть историю с заколкой), героями и продолжением истории, которая в аниме обрывается на полуслове. Особенно любопытны новые персонажи: нас знакомят, например, с Хисой-тян, подругой Микако, с Ваканой Маэдой, имевшей несчастье влюбиться в Нобору, а также с капитаном Мивой, очаровательной манипуляторшей. Эта мастерица кнута и пряника убеждает Микако остаться в Космических войсках, а не возвращаться с марсианской базы на Землю: «В жизни всегда есть место подвигу. И там, и здесь… Я хочу, чтобы ты сама для себя решила, согласна ли ты выполнять поставленную перед тобой задачу. Хотя, если честно, у нас нет для тебя замены». Что на это должна ответить порядочная-то японка? Только «Хай!» — и руки по швам.

Разговаривать с Нобору Тэрао почти бессмысленно — ногами он, конечно, на земле, но головой явно в космосе.

Микако в манге вообще более рельефна: тут и ее многолетние мучения по поводу избранности, и попытка не разорваться между Долгом с большой буквы и частными дружбой-любовью (с маленькой), что ребенку — а психологически Микако, конечно, ребенок, — почти не по силам. «Голос далекой звезды» логичнейшим образом вписывается в эволюцию темы «дети как спасители и жертвы», впервые поднятой Хидэаки Анно в «Евангелионе» — кажется, до Синдзи Икари ни один ОЯШ, обычный японский школьник, не испытывал ангста по поводу пилотирования гигантских человекоподобных с целью спасения человечества, — и продолженной в аниме Мамору Осии The Sky Crawlers с его клонами-kildren’ами. Стоит добавить, что в литературе лет за десять до Анно ту же тему блестяще раскрыл в романе «Игра Эндера» фантаст Орсон Скотт Кард, и когда в манге капитан Мива, склоняя Микако к сотрудничеству, описывает ситуацию словами: «Если нас ждет успех, мы — защитники человечества, а если нет — просто расходный материал», — за кадром слышится голос полковника Граффа: «Это и есть наша работа. Мы жестокие колдуны. Мы обещаем детишкам печенье, а потом едим их живьем».

Синкай работает тонко, рисуя картину скупыми, но точными штрихами, и русский перевод передает повсеместную для манги сложную игру интонаций. Вот Нобору едет на велосипеде, вспоминает о подруге, которая в этот момент тренируется где-то на Марсе, и размышляет: «Конечно, Микако умная и спортивная… но всё равно… ей ведь…. столько же, сколько мне…» — и в четыре картинки и четырнадцать слов укладывается весь спектр подростковых чувств, от зависти до тревоги, от заботы до любви. Или, когда во флэшбеке Микако и Нобору мчат на том же велосипеде, видят в небе отряд трейсеров («здоровенных летающих роботов»), и внезапно погрустневшая девочка, склонившись к уху героя, говорит: «Нобору-кун… знаешь… я ведь… я… тоже на таком полечу…» — и сразу становится ясно, что слышим мы по большому счету признание в любви. Только о любви Микако говорить нельзя, потому что Долг важнее. Первым делом — тарсиане, ну а школьники… (Сравните эту фантастическую сцену с другой, реалистической, из «5 сантиметров в секунду»: старт ракеты с космодрома Танэгасимы тоже сопутствует невысказанному «айлавью» героини. Различимы и другие внутрисинкаевские переклички: Тэрао Нобору в какой-то момент начинает заниматься в секции стрельбы из лука, совсем как герой «5 сантиметров», а четвертая планета системы Сириуса, где Микако встречает тарсианина, называется Агартхой, точно как подземное царство в «Ловцах забытых голосов».)

Недостатком манги можно было бы счесть иногдашнюю скудость реплик и постоянно меняющие цвет (с черного на светло-серый) волосы героев, но это продуманный ход, потому что комикс в целом работает на контрасте: детство и взрослая жизнь, космический бой и первый снег, серые будни и космическая романтика. Где-то там, на границе двух миров, связанных ненадежной, дискретной нитью идущих годы и годы писем, и рождается история о том, как это сложно — любить, верить, доверять; как это невозможно — и как в то же время невозможно жить без этой любви. В манге, в отличие от аниме, есть ударный финал. Что характерно, он напоминает финал недавнего романа Джина Вулфа The Home Fires, где описана похожая ситуация — героиня, повоевав в дальнем космосе, вернулась на Землю, к мужу, который из-за того же «парадокса близнецов» теперь старше ее на двадцать лет. Как говорит герой книги Вулфа, omnia vincit amor — «любовь всё одолеет», пусть и через много (световых) лет. —НК

Чего хотят герои? Исполнятся ли их желания? К сожалению, сиквел к «Голосу далекой звезды» пока не снят.
Hoshi no koe, однотомная манга Макото Синкая и Мидзу Сахары, 2005 г. В России выпущена в 2012 году издательством «Истари Комикс». Редакция благодарит Николая Новицкого за помощь при подготовке этого материала.
 32   2013   Истари Комикс   Макото Синкай   манга   Мидзу Сахара   НК   рецензии
Ранее Ctrl + ↓