Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Каждый переводчик знает: бывают такие предложения, что за их вредность нужно давать не то что молоко, а недельный оплачиваемый отпуск в Акихабаре (размечтался). И ладно бы дело было в авторе. Помнится, переводил я писателя, простодушно полагавшего, что у радиуса окружности есть площадь, а в саду могут летать «пчелы и насекомые». Тут на помощь приходит общая эрудиция, и со временем становишься более снисходительным к чужим глупостям — почти как к своим. Хуже, когда с автором всё в порядке, а вот язык, на котором он пишет…

Как ни печально, наш великий и могучий весьма требователен к своим носителям. Особенно это касается письменного русского языка. В устном проскакивает всякое, накрайняк можно объясниться жестами; не то в письменном. Во-первых, у русских слов совершенно чудовищная сочетаемость. Если утром посадить в тесное помещение десяток русских филологов и попросить их отредактировать дурно написанный текст, автор которого не в ладах с сочетаемостью, к вечеру, как в «Королевской битве» или там «Горце», выживет кто-то один. Во-вторых, русские литературные тексты адски требовательны в плане стиля. Мало кто из нас Набоков, мало кому простится то, что прощают графу Толстому, но когда ты переводишь нечто очень художественное с менее сволочного языка на русский, по крайней (зачеркнуто: выше было «накрайняк») меньшей мере имей в виду, что однокоренные слова не должны появляться рядом. Это некрасиво. Неэстетично. Режет ухо. Не катит. Нельзя. Никто не скажет, почему. Но все сразу что-то такое почувствуют.

Тем, кто пишет на других языках, легче. Даже в английском никого не волнуют бесконечные «he says», «she says», хотя заменить этот глагол, прямо скажем, есть чем (но попробуйте написать в русском тексте подряд: «сказал он», «он сказал», «она сказала» — прибьют). В языках малых народов вроде эстонского слов попросту мало, потому однокоренные вылезают чаще — и это опять-таки никого не заботит. Что до японского, в нём слов предостаточно, всё-таки лексика восходящего солнца крайне обогатилась за счет китайского, английского, французского и так далее, но и здесь проблем с однокоренными почему-то не возникает. Видимо, дело в том, что при всём многообразии синонимов их употребление ограничено: какой-нибудь высокоученый глагол, образованный по схеме «китайское слово + суру (делать)», может появиться в философском трактате, но не в райто нобэру, то бишь light novel, то бишь… как это будет по-русски?

В первой части романа Макото Синкая «5 сантиметров в секунду» есть эпизод, в котором юный герой оказывается на токийской станции Синдзюку, где прежде никогда не бывал один, и ищет место, где продаются билеты JR (основная сеть японских железных дорог). В частности, есть там следующее прекрасное предложение:

柱が立ち並ぶ巨大な空間の向こうに何十台もの券売機が並んだスペースがあり、すいていそうな列に並んで切符を買う順番を待つ。//

Хасира-га татинарабу кёдайна ку:кан-но муко:-ни нандзю:даймоно кэмбайки-га наранда супэ:су-га ари, суитэ исо:на рэцу-ни нарандэ киппу-о кау дзюмбан-о мацу.

Само по себе это предложение содержит львиную долю премудростей японского языка. Здесь и любопытное полупредикативное прилагательное суитэ исо:на, образованное, вы не поверите, от глагола суку («быть пустым, быть менее набитым людьми») и означающее примерно «вроде как поменьше людей». И словечко моно, подчеркивающее числительное (нандзю:даймоно кэмбайки — «целых несколько десятков билетных автоматов», если буквально и не по-русски). И сбивающая с толку структура типа «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа» — в первой части речь идет о том, что имелось такое-то место, во второй — что герой, «я», встал в очередь, при этом местоимение, как водится, опущено. А еще тут, как можно видеть, целых три глагола нарабу в разных формах. Три одинаковых иероглифа, читающихся одинаково (нара-) и с одним и тем же значением, на какие-то 58 японских знаков.

Глагол нарабу переводится как «стоять в ряд». В данном случае в пределах одного предложения в ряд стоят:
• хасира, колонны (они не просто так, а татинарабу — это составной глагол из тацу, собственно «стоять», и нарабу; тем самым, я так понимаю, подчеркивается особая, поражающая героя стоячесть данной детали интерьера);
• билетные автоматы (они стоят в ряд в прошедшем времени, наранда; это слово является определением к существительному супэ:су, кальке с английского «space», — мол, в другом конце громадного зала, заставленного рядами колонн, имелось пространство, где стояли в ряд эти самые автоматы);
• сам герой (он нарандэ, это срединная форма глагола, которую можно перевести деепричастием: встав в тот ряд, где было вроде как поменьше людей, он «ждал своей очереди купить билет»).

Почему невозможен машинный перевод художественных текстов? Да вот поэтому: в разных языках требования к литературе разнятся неимоверно, и если машина тупо переведет все нарабу однообразно, ничего хорошего в итоге не получится. В нашем случае пришлось пожертвовать стоячестью колонн и людским рядом перед автоматом: «В другом конце огромного зала с колоннами выстроились в ряд десятки билетных автоматов, я выбрал тот, у которого было меньше людей, и стал ждать своей очереди». Смысл передан, правила соблюдены. Точность немного пострадала, но это, граждане, не моя вина, а нашего великого и могучего русского языка.

Я и говорю: молоко и Акихабару за вредность. Чтобы потом, листая «A Reference Grammar of Japanese», не напевать бессознательно: «Во поле березки нарабу. Лоли-лоли, нарабу…» Блинский блин. —НК

Фильм Макото Синкая вышел на DVD сразу в трех вариантах: лимитированном (для участников программы «Народная лицензия»), коллекционном и стандартном. «Отаку» рассказывает о том, что представляет собой лимитированное издание.

Для справки, суть «Народной лицензии» очень проста: это программа предзаказов с авансовыми платежами. Любой желающий мог купить в store.otaku.ru именной сертификат, фактически расплатившись за будущий лимитированный релиз фильма, — собранные средства компания Reanimedia вложила в приобретение лицензии на выпуск «Ловцов» на дисках. Сроки несколько раз сдвигались, но вот наконец обладателям сертификатов начали рассылать коробки с зеленой окантовкой.

Эксперимент с предпродажами российской версии фильма Синкая — очередной удачный пример краудфандинга.

Первые несколько разворотов буклета посвящены знакомству с героями и вселенной картины.

В буклет вошли интервью с исполнителями главных ролей, режиссером фильма Макото Синкаем, композитором Тэммоном, режиссером анимации / художником по персонажам Такаё Нисимурой, художником-постановщиком Такуми Тандзи, певицей Анри Кумаки; японский и русский тексты песни Hello, Goodbye & Hello; статьи кинокритика Макото Ооно и нашего коллеги по «Отаку», переводчика Николая Караева.

Картонная «книжка»-диджипак с отделением для DVD и кармашком под открытки украшена орнаментами народа из «нижнего мира», Агартхи.

Вынимать диски лучше аккуратно прижимая удерживающие их в поддоне прозрачные крепления.

Фрагмент 35-миллиметровой кинопленки — главный бонус лимитированного издания. Эта фильмокопия демонстрировалась сначала в Японии, а позднее, осенью 2011 года, поездила по российским кинотеатрам.

Нам попались кадры из первой трети ленты.

На первом диске записан сам фильм и аудиокомментарий творческой группы (на японском языке, с русскими субтитрами).

Действие комментируют сам Синкай, постановщик Такуми Тандзи и Хисако Канэмото, озвучившая в японской версии главную героиню, девочку Асуну.

Содержание второго DVD, главное меню.

Артисты Хисако Канэмото, Мию Ирино (сыгравший братьев Сина и Сюна) и Кадзухико Иноуэ («учитель» Морисаки) рассуждают о своих героях.

На третьем диске соседствуют сюжеты о работе над двумя версиями «Ловцов».

45-минутный японский «making of» охватывает весь процесс создания картины, от первоначальной идеи (ее Синкай подробнее поясняет в буклете) до премьерных показов готового фильма в Токио и на американском конвенте Otakon.

Режиссер дубляжа Александр Фильченко (на фото), актеры Екатерина Астрединова (Асуна) и Олег Бондарь (Син/Сюн) в получасовом сюжете рассказывают о пути «Ловцов» к российскому зрителю.

Продолжительность финальных титров сильно выросла по сравнению с кинотеатральным вариантом из-за огромного списка участников «Народной лицензии» — всех, благодаря кому российская версия фильма увидела свет.

После долгого перерыва Reanimedia продолжила выпуск образцовых изданий аниме, максимально приближенных к японским отраслевым стандартам. По-хорошему, конечно, в схожем качестве и комплектации должны были бы добираться к нам работы Хаяо Миядзаки, Исао Такахаты, Сатоси Кона, Мамору Осии, Масааки Юасы и других великих японцев, но случилось так, что среди множества местных DVD-издательств больше всех надо только небольшой компании из Воронежа. Сейчас повезло Синкаю, повезло его зрителям. Скоро повезет поклонникам «Берсерка» Кэнтаро Миуры. Кажется, всё снова начинается. —ВК

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Перевести, как известно, можно любой текст. Во всяком случае — дословно. Беда в том, что дословный перевод — подстрочник — мало кому согреет душу. Читателю и зрителю подавай художественный перевод без того, что переводчики и редакторы называют «кальками». Калька — это когда вы видите, например, в английском тексте «I have a headache» и в переводе пишете «я имею головную боль» вместо «у меня болит голова», и потом имеете головную боль после разговора с редактором.

В переводе с японского, который по структуре, грамматике и прочему от русского куда дальше, чем язык Шекспира, калечные (с ударениями на первый или второй слог) конструкции выглядят чудовищно. Взять хоть простенькое и коротенькое слово «ото», записываемое не самым сложным иероглифом в девять черт (音: наверху — «вставать», внизу — «солнце») и означающее «звук». Это, поверьте мне, кошмар переводчика.

Вспомним одно из двух самых известных хокку великого японского поэта Басё — про лягушку (второе, понятно, про улитку):

//фуруикэ я
кавадзу тобикому
мидзу-но ото//

Подстрочник:

//древний пруд, о
лягушка прыгает
звук воды//

Именно так: звук воды. Басё не уточняет — хотя в японском вполне себе есть средства для того, чтобы уточнить, как именно прозвучала вода, когда в нее вторглась пресловутая лягушка. Громкий всплеск раздался или тихий всхлип — это науке неизвестно. Звук воды. Всё. Вот как хочешь, так и понимай.

Собственно, японский читатель именно это и делает: понимает как хочет. Японский язык на кончике кисти умного автора вроде Басё превращается в картину, на которой контуры едва обозначены: нам дают достаточно информации, чтобы примерно понять, что происходит, но крайне недостаточно для того, чтобы прочувствовать, как именно разворачивается действие. Японцы предпочитают многие вещи не уточнять в принципе, полагая, что в контексте собеседник (или читатель) всё, что нужно, поймет и так. Доходит до смешного: некий писатель не уточнил пол второстепенного персонажа, скрыв его за бесполой фамилией, и когда переводчик-англичанин подступился к писателю с вопросом, с кем мы имеем дело, с he или she, автор развел руками — он и сам не знал…

Возвращаясь к лягушкам: там, где японский язык может позволить себе туманный намек, русский просто-таки требует уточнения. «Звук воды» по-русски — это пресная фраза. Нехудожественная. Никакая. Если ограничиться по-русски «звуком», читатель ощутит себя обманутым. Иными словами, адекватный перевод невозможен: японский текст предлагает интерактив, множественность смыслов, распутье, где каждый выбирает дорогу себе по вкусу; русский же текст — это, как правило, один путь — извилистый или прямой, но один-единственный.

Так что абсолютно права была Вера Маркова, когда перевела «звук воды» классической фразой «всплеск в тишине». Разумеется, переводчик додумал за автора — мы не можем быть уверены в том, что Басё имел в виду именно всплеск. Но не додумать было нельзя.

Какое отношение Басё имеет к аниме? О, самое прямое. Макото Синкай, в универе изучавший, напомню, японскую литературу, написал повесть «5 сантиметров в секунду» неплохим японским языком. И этих «ото» у него там — видимо-невидимо (и слышимо-неслышимо). Несколько примеров с дословным переводом: «муси-но ото» — «звук насекомых», «ики-о ному ото» — «звук глотаемого вздоха», «рё:ри-но ото» — «звук готовки», «ки:-о татаку ото» — «звук стучания по клавиатуре», «амэ-но тихё:-о татаку ото» — «звук дождя, стучащего по поверхности земли», «нурэта до:ро-о курума-га субэру ото» — «звук машин, скользящих по мокрой дороге», «хо:тё:-но ото я канкисэн-га мавару ото» — «звук кухонного ножа и звук вращающегося вентилятора»…

Что самое противное, все мы отлично представляем себе, о чём идет речь. На уровне именно что звука. Но, блинский блин, как это сказать по-русски?

Понятно, что в каждом случае решение ищется отдельно. И, конечно, переводчик по большому счету только тем и ценен, что подбирает адекватную словесную форму авторскому содержанию. Да и русский язык на деле полон звуков. Так, цикады по-русски могут стрекотать, петь, в том числе хором, в том числе нестройным, давать концерт, наконец. «Звук дождя, стучащего по поверхности земли, и звук машин, скользящих по мокрой дороге» превратились в переводе вашего покорного слуги в «шелест дождя и шуршание машин на мокром шоссе», и, честно сказать, этой фразой я горжусь — в ней достаточно «ш», чтобы въяве расслышать то, о чем пишет Синкай. С кухонным ножом всё более-менее понятно — «стук кухонного ножа» («в лесу раздавался», ага). Звук, издаваемый вентилятором, не столь очевиден, оттого появился «шум включенного вентилятора» — не лучшее решение, но, положа руку на сердце, и не худшее. И так далее.

Домашнее задание: попробуйте на досуге превратить в удобочитаемые русские фразы «тэйся сита дэнся-но эндзин-ото» — «звук мотора поезда, совершившего остановку», а также «ками-но мато-о я-га цурануку ото» — «звук стрелы, поразившей бумажную мишень». Удачи. Блинский блин с нами! —НК

Русскоязычное издание повести Макото Синкая «5 сантиметров в секунду» в переводе Николая Караева готовится компанией Reanimedia.

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Переводчики обожают вчитываться в чужие переводы. И заглядывать при этом в оригинал. Чтобы можно было, сравнив пару абзацев, вознегодовать: «Да елки ж палки! Он(а) совсем дуб, да? Хоть бы в словарь заглянул(а)!..»

Надо сказать, что для таких восклицаний часто находятся весомые поводы. Но сдается мне, что куда полезнее, да и познавательнее анализировать собственные ошибки. Ну или почти-ошибки, которые вполне могли вкрасться в текст, если бы ты вовремя не дал себе по лбу и не повторил в сотый раз главную мантру переводчика: «Стоп, а не дурак ли я?»

Особенно когда переводишь с японского. (Запомнил? Повтори!)

Итак: эта поучительная во всех отношениях история произошла, когда я переводил (с японского, по тексту, милостиво присланному с вершины Фудзи в электронном виде) аниме Макото Синкая «5 сантиметров в секунду». Часть вторая, «Космонавт». У героини, школьницы Канаэ Сумида, есть собачка по прозвищу Кабу. Нормальное такое прозвище, если учесть, что «кабу» — это японский вариант английского «cub» («щенок»). Правда, в японском есть еще одно слово «кабу» со значением «пень», но оно пишется иероглифом, а то «кабу», которое «cub», как и полагается заимствованиям, пишется знаками алфавита «катакана». Японский язык, чтоб вы знали, изнемогает под пятой чудовищной омонимии. Масса японских слов произносится одинаково, а пишется по-разному и означает тоже разное.

В одной из сцен старшая сестра спрашивает у Канаэ: «Заехать за тобой после школы?» «Не надо, — говорит та. — Кабу-дэ каэру».

«Кабу» написано катаканой. «Каэру» значит «вернусь домой». «Дэ» — показатель инструментального падежа: «чем», «посредством чего». «Басу-дэ» — «автобусом», «на автобусе» (от английского «bus»). «Кабу-дэ»… э… «на Кабу». На собачке?!?

Стандартный кошмар переводчика: видимость нулевая, полет нормальный. Ты не понимаешь, о чем речь, и впадаешь в ступор. Достойное аниме превращается в комедию абсурда: японская школьница едет домой верхом на несчастной собачонке. Не бывает. Но что тогда значит «кабу-дэ каэру»?

Я два часа листал грамматики, силясь проникнуть в тайны частицы «дэ». Я изошел холодным потом в думах о японском инструменталисе. Я размышлял долго и мучительно — и придумал… О, какую красивую и логичную теорию я придумал! Суть ее сводилась к тому, что глагол «каэру» акцентирует внимание не на процессе возвращения домой, а на результате, и героиня имеет в виду, что она пойдет пешком, а у дома ее встретит, радостно виляя хвостом, верная псина. «Вернусь домой [пешком и буду встречена] посредством Кабу», — вот что говорит Канаэ. Или как-то так.

Я был жутко горд собой. Настолько, что успел изложить эту проникновенную теорию трем людям, бесконечно далеким от проблем японской грамматики, и все они восторженно кивали головами: как здорово! как сложно! А я скромно так улыбался и поздравлял себя: постигнут еще один аспект дивного японского языка…

Беда в том, что в следующей сцене героиня возвращается домой на скутере. И тут настает черед главной мантры переводчика. Вердикт однозначен: дурак, чего уж. Можно было сразу догадаться, что «кабу» — это японское переосмысление названия модели скутера Honda Super Cub. «Вернусь на „кабе“». И никаких тебе тайн частицы «дэ».

А как же собачка? А никак. Совпадение. Я же говорю — омонимия изуродовала японский язык, как Бог черепаху, про это, кстати, во всех учебниках пишут. И кочует из пособия в пособие чудесный диалог агронома и любителя театра «но»: поскольку «сельское хозяйство» по-японски тоже будет «но», эти двое никак не могут понять, что говорят каждый о своем.

Так про что я? Ах, да: заметил тут в одном аниме вопиющую ошибку переводчика… Ладно, ладно, шучу. —НК