всё вместе аниме манга колонки интервью отвечает Аня ОнВ
21 заметка с тегом

колонки

Позднее Ctrl + ↑

Искать и не сдаваться. Первобытный инстинкт

Russell D. Jones коллекционирует русское, кошек, цикад и другие занимательные штуки в аниме, периодически перебирая накопленное и радуясь богатому улову. Но главные сокровища — это люди.

Всё-таки прежде всего они были собирателями, а не охотниками — те далекие предки, от которых мы унаследовали особое отношение к темноте, любовь к жареному и высоту лба. Поймать добычу — праздник, найти же — результат умения, терпения и совместных усилий. Очистившись от диктата голодного бурчания в желудках, собирательство перешло в категорию абстракций, подарив человечеству научные дисциплины, искусство и хобби. От последнего, кстати, перепало и искусствам, и наукам, поскольку совсем не обязательно разбираться в древних манускриптах, картинах и статуях, чтобы набивать ими подвал замка. Но что бы там ни было по факту — подсчет звезд, ловля экзотических жуков или украшение стеллажа корешками книг одного цвета — в основе лежит старая добрая забава «собери хорошего и поделись с друзьями». И уже не важно, джунгли это, локация компьютерной игры или пространство аниме-сериала, в коем могут водиться котики. Или не котики. Но мы же всё равно найдем, верно?

Большинство коллекционеров чуточку ненормальные. Кадр из «Паприки» Сатоси Кона по роману Ясутаки Цуцуи.

Началось это несколько лет назад — 26 января 2009 года, когда открылся сайт Anime Cross-Arts Project. В декабре 2010-го стартовала «охота на нэк» — скоро к ней присоединились все желающие. Годом позже был перенесен на новую площадку сайт «Россия в аниме», выросший из исследования «Россия в Darker than Black». Попутно открывались другие коллекции, от «кросс-арта» отпочковывались всевозможные разделы: по ((http://cross-art.russelldjones.ru/section/munch/ «Крику» Мунка), татуировкам или Sayonara Zetsubou Sensei. Сегодня, вместе другими «накопительными» сайтами, посвящёнными Лэйн, Харухи Судзумии, Утэне и другим замечательным личностям, они составляют одну из частей того самого мультикультурного фэн-пространства, для которого еще толком слова не придумано.

Это сложная и запутанная вселенная вселенных, давно переросшая уровень невинных увлечений, хотя всё еще стыдящаяся своего по-детски счастливого лица и костюма с безуминкой. Возможно, однажды участие в подобных проектах будет высоко оцениваться, но пока, увы или к счастью, мы живём в мире скучных взрослых, воспринимающих вещи, «которые переполнили доверху нас», как невинное увлечение либо как серьезную патологию.

Актуальный урок искусствоведения для анимешницы. Сериал Nodame Cantabile.

Положение анимешника, особенно совершеннолетнего, работающего и тратящего изрядную часть средств и времени на «маленькие радости», остается подпольным, а зачастую попросту неприличным. Порой тянет извиниться: мол, простите, что занимаемся столь незначительным, а не чем-то героическо-карьерным, общественно-полезным или демографически-обязательным! Чем-то «своим». И это не фарфор династии Минь или история парусного флота, и даже не марки. Среди всех хобби, не попадающих в разряд преступных, анимешная жизнь со всеми ее ответвлениями и уровнями выглядит, пожалуй, наименее презентабельно.

А еще наиболее «западно», если на то пошло, «свободно» и даже «футуристично». И вполне основательно. Например, сайт про котиков — всего лишь забава, если забыть о том, что примерно по такому же принципу организуется процесс написания дипломов и прочих докторских: процеживание материала, описание и сортировка образцов, аккуратно складирование, чтобы можно было увидеть систему и сделать выводы. Впрочем, любая хорошая научная работа прежде всего доставляет удовольствие, так что забава никуда не девается, и даже кошколюбы, далекие от аниме, тоже наслаждаются результатом. Так бывает и с хорошо написанной научной работой по актуальной теме, которую «внезапно» начинают изучать «обычные» люди.

Чем известнее сказка — тем смелее интерпретации. Полнометражный фильм King of Thorn.

В сущности, проблема с аниме в том, что сейчас его не воспринимают всерьёз. Но восприятие — штука непостоянная. Русскоязычный сектор отакующих вступил в пору зрелости, первое поколение отечественных анимеведов отрастило бороды и животы, обретя заодно созерцательно-взвешенное отношение к происходящим катаклизмам. У зарубежных сообществ это же произошло поколением раньше, и тот же сайт TV Tropes уже мало отличим от справочника искусствоведа-структуралиста, исследующего современные мифы и развитие сюжетных схем. Собственно, сайт таким справочником и является, благо интернет значительно ускоряет процессы привыкания к прежде «поверхностным» темам. Аниме теперь изучают на многих кафедрах культурологии, очень скоро в преподавательском составе окажутся люди, которые «знали это всегда». И тогда уже трудно будет увидеть принципиальную разницу между, скажем, подвигами Геракла и приключениями Мадоки Канамэ… Да этой разницы и нет на самом деле. Главное — возникающие чувства да еще и способы, которыми можно свои чувства выразить: подготовиться к косплею, нарисовать фанарт… или заметить в кадре котика.

Может быть, однажды «восприниматель», описанный еще Стругацкими, станет уважаемой профессией. Если есть аниме, кто-то должен его смотреть, тем самым оправдывая его существование. Так что отакизм — не тень и не эхо, а вполне равноправное явление. Или нет? По прошествии времени уверенность в причинах происходящего улетучивается. Что это — научный анализ? Искусство? Коллекционирование? Определенно, собирать приятно.

Пожалуй, этого достаточно.

ЙОПТ In Translation: занимательное манъёведение

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Прежде чем отдаться анимации, Макото Синкай закончил литературный факультет университета Тюо, и в новой ленте «Сад изящных слов» образование режиссера выглядывает из-за каждого угла, показывая язык завороженному зрителю. Собственно, изящная словесность начинается уже с названия. 言の葉の庭, кото-но ха-но нива, — это не просто «сад слов», «the garden of words», как переводят эти слова на английский и (видимо, следом) на русский. Современное японское слово «слово», оно же «слова», «речь», «язык», — 言葉, читается котоба, — состоит из тех же иероглифов «слово» и «лист», однако древнее выражение кото-но ха — «листья речи», «лепестки речи», — звучит куда более изящно.

В отличие от Синкая и героини его фильма я не изучал японскую литературу в университете, поэтому очень осторожно предположу, что некогда котоба (где слово ха, «лист», соединясь с кото, «слово», без частицы но, озвончилось до ба) произошло именно от выражения кото-но ха. В седой древности, когда азбук хирагана и катакана еще не было (они возникли в эпоху Хэйан), а потребность записывать тексты уже была, японцы использовали для этого иероглифы, изобретенные более культурными на тот момент соседями-китайцами. Беда в том, что на китайскую грамматику замысловатые значки ложились идеально, а вот японскому языку с его напрочь другим грамматическим строем они подходили как корове седло. Что, само собой, не остановило предприимчивых словесников архипелага. В результате появилось немало книг, в которых японские тексты записаны китайскими знаками. При этом японские падежные частицы иногда выражались через китайские слова, а иногда просто опускались, так что слово 言葉 могло читаться и кото-но ха (言の葉 в современном японском), и котоба.

Для полноты картины добавлю, что Кадзуаки Судо в книге «Японская письменность от истоков до наших дней» выделяет пять правил использования иероглифов на том этапе развития языка. Если коротко, эти правила позволяют издеваться над иероглифами любым способом: использовать их как китайские слова; читать их по-японски, сохраняя «китайские» значения; составлять из них японские слова, используя китайское произношение и наплевав на смысл, и так далее. Весь этот сумасшедший дом мог иметь место в пределах, например, стихотворения на 30-35 иероглифов. Вот почему японские филологи уже много веков спорят о том, как читается ряд неудобопонятных стихов древнейшего памятника классической японской поэзии «Манъёсю». По нему этот чудесный вид письменности и стал именоваться манъёганой.

«Манъёсю», рукопись из собрания университета Васэда.

Возвращаясь к Синкаю: название помянутого литпамятника — 万葉集, манъё:сю: — дословно, а точнее, доиероглифно означает как раз «Собрание десяти тысяч листьев», ну или «Собрание мириад листьев», как принято именовать его в русской традиции. Ряд манъёведов полагает, что ё здесь — это никакие не «листья» и не «лепестки речи», а совсем даже «века». Мол, слово «век» читается точно так же и могло записываться другим иероглифом «для красоты», а значит, название следует переводить как «Собрание множества поколений [поэтов]». Но растительные метафоры — не редкость для древних текстов (японских и не только). В итоге за выражением кото-но ха закрепилось поэтическое значение «литературная лексика». С ней-то и ассоциируется у образованного японца свежее синкаевское аниме: «Сад изящной словесности» — это почти «Собрание десяти тысяч листьев [речи]» или «Лес песен» (название другой древней поэтической антологии — «Карин», 歌林).

Но на этом приключения с «Манъёсю» не заканчиваются. На постере фильма написано:

“愛«よりも昔、»孤悲«のものがたり。То есть: аи-ёри-мо мукаси, кои-но моногатари. Это история не о любви-аи (愛), а о древней любви-кои (孤悲).

В современном японском есть два слова, которые переводятся на русский и европейские языки одинаково (любовь, love, amour и прочее в том же духе), — аи (愛) и кои (恋). Аи — любовь в широком смысле слова: патриота к родине, автолюбителя к транспортному средству, собачника к четвероногому питомцу, матери к ребенку, мужа к жене или наоборот. Между тем кои — это только любовь между женщиной и мужчиной, причем с достаточно болезненными обертонами: страсть, влечение, одержимость, невозможность жить без, нечто такое, что заставляет нас скорее плакать, чем улыбаться. Аи — светлый, ничем не замутненный ребяческий восторг; кои — чувство взрослое и серьезное. Отсюда, например, хацукои (初恋) — первая любовь, хирэн (悲恋) — разбитое сердце (в сочетаниях иероглиф 恋 читается рэн), а также мукуварэну кои (報われぬ恋) — безответная любовь. От обоих слов образуются глаголы (с добавлением суру, делать): аи суру — любить, кои суру — быть влюбленным. Любопытно, что романтическая любовь двух людей в японском обозначается сочетанием двух иероглифов: рэнъаи, 恋愛. Скажем, жениться по любви — это рэнъаи-кэккон суру (恋愛結婚する).

Синкай, однако, имеет в виду нечто большее. Как легко заметить, на постере слово кои написано не одним иероглифом, 恋, а двумя — 孤悲 (чтобы японцы не сомневались в том, как их читать, рядом фуриганой приписаны знаки азбуки: こい, кои). Именно так, в два иероглифа, слово любовь писалось в Манъёсю. Скажем, в стихотворении № 67 (Песня Такаясу Осима):

旅尓之而 物戀之伎尓 鶴之鳴毛不所 聞有世者 孤悲而死萬思

таби-ни ситэ
монокохосики-ни
тадзу-га нэ-мо
кикоэдзу арисэба
кохитэ синамаси

В переводе А. Е. Глускиной:

В странствии дальнем
Тоскою полны мои думы,
И если б не слышал
Я криков родных журавлей,
Я б умер, наверно, тоскуя о доме далеком…

Заметим, что в переводе нет ни слова о любви: комментаторы и переводчик трактуют кои (кохи) как тоску по далекому дому. Кои — щемящее ощущение одиночества, захватившее лирического героя на чужбине. Насколько эта трактовка оправданна — вопрос отдельный: журавли из соседней строчки символизировали в том числе верность, так что Такаясу Осима мог тосковать и по оставшейся дома супруге. Вот о такой любви — классической японской, зрелой, настоящей, толкающей на подвиги, похожей скорее на чувства рыцаря к прекрасной даме, чем на подростковый гормональный всплеск с элементами гона, — и повествует Сад изящных слов.

Наверное, в идеале японские зрители должны ловить отсылки Синкая к Манъёсю на лету (хотя в самом фильме брат главного героя не отличает стихи танка от хокку). Во всяком случае, ключевые стихотворения, которые цитируют герои фильма, — именно из Собрания мириад листьев. Это так называемые песни-диалоги или песни вопросов и ответов №№ 2513 и 2514 из 11-й книги (вновь в переводе А.Е. Глускиной):

雷神 小動 刺雲 雨零耶 君将留

наруками-но
сукоси тоёмитэ
сасикумори
амэ-мо фурану ка
кими-о тодомэму

О, если б грома бог
На миг здесь загремел
И небо всё покрыли б облака и хлынул дождь,
О, может быть, тогда
Тебя, любимый, он остановил.

雷神 小動 雖不零 吾将留 妹留者

наруками-но
сукоси тоёмитэ
фурадзу-но мо
варэ-ва томараму
имоси тодомэба

Пусть не гремит совсем здесь грома бог,
И пусть не льет с небес поток дождя, —
Ведь всё равно
Останусь я с тобой,
Коль остановишь ты, любимая моя.

Вот еще одна проблема: стоит ли переводчику, который возьмется за Сад, придерживаться уже существующего русского перевода, или же сделать новый — неясно. Древние японские стихи многозначны, между тем к содержанию аниме конкретно эти переводы подходят не слишком: тут мужчина явно собирается уходить, а женщина его останавливает, чего у Синкая, в общем, не наблюдается. С другой стороны, может, и не нужно, чтобы стихи соответствовали содержанию настолько уж явно, не оставляя никакого зазора для интерпретаций.

Древние японцы знали толк в любви. Знали они и то, что Прекрасное, будь то стихи Манъёсю или туфли, изготовленные школьником Такао, рождается не из светлой аи, а из темной кои, похожей на грозовые тучи. Полыхнет молния, грянет гром, и кои прольется на землю благодатной влагой. И сад изящных слов зазеленеет. И блинский блин.

Йопт In Translation: чабудо ты мое, чабудо

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Простите, но в этот раз я начну не с японского слова, а с китайского. Чабудо переводится как «почти то же самое» (иероглифами: 差不多 — «отличий-не-много») и, как в один голос уверяют люди, имеющие дело с нынешней КНР, является основным принципом современной китайской философии: в зависимости от контекста оно может означать «нормалёк», «и так сойдет», «фиг с ним, что кривое, запускаем в производство» и прочее в том же духе. У японцев есть свое слово «почти», хотондо, однако оно статуса философской категории не имеет, потому что в Стране восходящего солнца убьются, но сделают так, что отличий не будет совсем. Если говорить о переводе, аналог чабудо тут — текст, который вроде бы похож на оригинал, но именно что похож. Как говорит в таких случаях замечательная переводчица Анастасия Грызунова: «Угадали не вполне!..»

Как превратить капитана Харлока в капитана Чабудо?

Отличным примером чабудо в аниме может служить перевод на русский вступительной песни из сериала Лэйдзи Мацумото Arcadia of My Youth: Endless Orbit SSX (1982), сделанный энтузиастами своего дела и встреченный мною в Сети. Надо сразу оговориться: от чабудо не застрахован практически никто, поэтому воспринимать дальнейшее как наезд не следует. Это всего лишь пример, и он хорош тем, что на нем ясно видно, какие именно чудеса и опасности подстерегают несчастного, ненароком ступившего на тернистый путь перевода с японского на родной.

Само по себе вступление к космической опере из метацикла про капитана Харлока сравнительно невелик и выглядит таким вот образом:

錨をあげろ 地球から
高くかかげろ あの旗を
宇宙の海鳴り 星くずの波
こえて旅立つ おれたちさ
舵をとれ 心のままに
生きることは戦うことさ
夢に生き 愛に生き おれたちの船出だ

Русский вариант, который мне попался, выглядит так:

Луч света поднимается из-за Земли,
И вместе с ним поднимается флаг.
Рев космического океана, волны астероидов:
Проходя через всё это, мы продвигаемся вперед.
Я держу штурвал, пока сердце велит мне.
То, ради чего я живу, — это то, ради чего я сражаюсь.
Жить ради нашей мечты, жить ради нашей любви,
Двигаться вперед от звезды к звезде —
И это смысл нашего плавания.

На первый взгляд — очень похоже. По крайней мере, если посмотреть на иероглифы, они совпадут с русскими словами: Земля-地球, флаг-旗, штурвал-舵, сердце-心, любовь-愛, мечта-夢… Но дьявол сидит в деталях. Причем сидит с первой строчки, создающей ложное впечатление, будто ее переводили на слух. Ложное — потому что в самом аниме иероглифический текст дан наглядно для японских детей и караокеров. Тем не менее во фразе икари-о агэро тикю:-кара фэнсуббер перепутал первое же слово: вместо икари услышали хикари — «свет». Дальше погрешность только увеличивалась. Что происходит с этим самым светом? В тексте есть форма глагола агэру, который супермногозначен, особенно если писать его азбукой-хираганой, без иероглифов; основные значения агэру — «давать» и «поднимать», их на уроках японского учат довольно-таки сразу. Дальше мы имеем тикю:, нашу планету, и частицу кара со значением «из, с». Свет дается из Земли — что сие значит? На помощь приходит воображение: робкий луч появляется из-за темной Земли, освещая пиратскую космошхуну… Вакуумная романтика, то-сё. Чабудо.

Язык — штука хитрая: он избегает приблизительных фраз и точно указывает, что да как, грамматическими и прочими средствами. Когда в переводе пяти слов появляется столько натяжек, можно сразу уверенно сказать: что-то тут не то. Ларчик открывается просто: икари — это «якорь», а икари-о агэру — «поднимать якорь», специальное выражение, зафиксированное, кстати говоря, в словарях. Потому и тикю:-кара, что «с Земли», а не из-за ее края; хотели бы японцы сказать именно про край — сказали бы.

Наконец, форма глагола. В переводе стоит изъявительное наклонение (индикатив), «поднимается», что соответствует форме агэру, но в оригинале у нас агэро — повелительное наклонение, оно же императив. Японский язык богат на императивы, от агэру их можно образовать малую кучку: агэро, агэё, агэтэ. Последний — нейтральный, а первые два, сообщает нам «Теоретическая грамматика японского языка» Алпатова с соавторами, — это грубейшие из всех императивов: «Они употребляются в воинских командах, в обращении к животным, при обращении к низшим при значительной разнице в положении… В диалоге такие формы употребляются преимущественно мужчинами». Например, императив от глагола осиэру («научить, объяснить»): «Осиэро!» — «Объясни!» (один рабочий другому рабочему).

Пираты, конечно, не рабочие, но в части грубости — не негативной, а позитивной, свойственной мужским коллективам, — суровым челябинским мужикам не уступят. Флибустьерское братство презирает этикет и прямо говорит: «Снимайся с якоря! [Улетай] с Земли!» И никаких тебе романтических соплей, простите, лучей из-за горизонта. Императив, кстати, отлично сообразуется с используемым далее местоимением орэтати — множественным числом от самого грубого мужского «я», орэ, а также с заключительной частицей са, означающей «в самом деле» в устах уверенных в себе альфа-самцов. Отсюда и логичное продолжение: такаку какагэро ано хата-о — «Подними этот флаг высоко!» Кстати, это инверсия, то есть перемена порядка слов: японский синтаксис требует, чтобы дополнение, «этот флаг», ано хата-о, стояло перед императивом от глагола какагэру, но в стихах и песнях такие диверсии-инверсии сходят с рук. А вот флаг, поднимающийся вместе с лучом света, как в переводе, — не сходит.

С ревом космического океана и волнами астероидов переводчики справились успешно, но дальше у них снова чабудо: глагол табидацу означает не «продвигаться вперед», а «отправляться в путь». Опять-таки, если бы не ошибка в первой строчке, может, всё и обошлось бы: когда пират зовет товарища сняться с якоря, значит, корабль еще только готовится бороздить межзвездные просторы, а так не очень ясно, в какой стадии полета пребывает пиратское судно.

Дальше у нас кадзи-о торэ кокоро-но-мама-ни. Кадзи-о тору и правда означает «держать штурвал», но тут вся соль в продолжении. Кокоро, конечно, «сердце», но служебное слово мама вовсе не указывает на то, что штурвал надо держать, пока сердце велит. Что это за пират такой, допускающий возможность однажды выпустить из рук штурвал? Мама означает «как есть», а значит, от нас требуют поступать по зову сердца, «как сердце [скажет]». Что до штурвала, с его помощью управляют поворотами судна. «Лети туда, куда прикажет сердце!» — вот высшая пиратская добродетель. (Интересно, можно ли коротко перевести эту фразу, сохранив штурвал? Ночь на дворе, хочется спать, но как быть со штурвалом-то?)

Совершеннейшее чабудо получилось со следующим очень несложным предложением. Икиру кото-ва татакау кото са — тут и переводить нечего: «Жить — значит сражаться, да!» Но переводчик решил, что недостаток знаний в области грамматики можно компенсировать поэтичностью: «То, ради чего я живу, — это то, ради чего я сражаюсь». Нет, не то. Совсем не то! Слово кото субстантивирует (извините) глагол до существительного, обозначающего процесс; на английский конструкция «глагол + кото» отлично переводится герундием, на русский — неопределенной формой глагола.

Слово-паразит «ради» появляется и в следующей строке перевода, причем дважды, между тем «жить ради любви» будет аи-но тамэ-ни икиру, а без тамэ это просто «жить чем» (ики — срединная форма глагола): «Чтоб жить любовью, чтоб жить мечтой…» И дальше: «[…На пути] от звезды к звезде, мы отправляемся в путешествие» — хоси-кара хоси-э-то орэтати-но фунадэ да. Потому что фунадэ — это тоже выход корабля в открытое (космическое) море, а не плавание как таковое.

Какие уроки мы можем отсюда извлечь? Первое: в осмысленном тексте нет ничего лишнего и неточного. Второе: ключ к переводческому успеху — грамматика. Третье: перевод не терпит чабудо ни в каком виде. Если это понять, мы при известном старании получим более-менее точный перевод смыслов. Как его теперь оформить — другой вопрос. Можно оставить всё как есть, если никто не требует от нас переводить стихи стихами. А можно попытаться замутить что-нибудь лихое, эквиритмическое, условно-пиратское:

Эй, снимайся с якоря, улетай с Земли!
Пусть взовьется высоко наш пиратский флаг!
Рев космических торнадо, астероидов волна
Нам не страшны! Эй, поскорей отправляйся в путь!..

Ну и так далее. Если у кого есть желание — можно продолжить. Я воздержусь, потому что не придумал пока, что делать со штурвалом. Хотя зачем мне с ним вообще что-то делать? Блинский блин…

 16   2013   Йопт in Translation   колонки   НК   переводы   языки

Йопт In Translation: во поле березки нарабу

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Каждый переводчик знает: бывают такие предложения, что за их вредность нужно давать не то что молоко, а недельный оплачиваемый отпуск в Акихабаре (размечтался). И ладно бы дело было в авторе. Помнится, переводил я писателя, простодушно полагавшего, что у радиуса окружности есть площадь, а в саду могут летать «пчелы и насекомые». Тут на помощь приходит общая эрудиция, и со временем становишься более снисходительным к чужим глупостям — почти как к своим. Хуже, когда с автором всё в порядке, а вот язык, на котором он пишет…

Как ни печально, наш великий и могучий весьма требователен к своим носителям. Особенно это касается письменного русского языка. В устном проскакивает всякое, накрайняк можно объясниться жестами; не то в письменном. Во-первых, у русских слов совершенно чудовищная сочетаемость. Если утром посадить в тесное помещение десяток русских филологов и попросить их отредактировать дурно написанный текст, автор которого не в ладах с сочетаемостью, к вечеру, как в «Королевской битве» или там «Горце», выживет кто-то один. Во-вторых, русские литературные тексты адски требовательны в плане стиля. Мало кто из нас Набоков, мало кому простится то, что прощают графу Толстому, но когда ты переводишь нечто очень художественное с менее сволочного языка на русский, по крайней (зачеркнуто: выше было «накрайняк») меньшей мере имей в виду, что однокоренные слова не должны появляться рядом. Это некрасиво. Неэстетично. Режет ухо. Не катит. Нельзя. Никто не скажет, почему. Но все сразу что-то такое почувствуют.

Тем, кто пишет на других языках, легче. Даже в английском никого не волнуют бесконечные «he says», «she says», хотя заменить этот глагол, прямо скажем, есть чем (но попробуйте написать в русском тексте подряд: «сказал он», «он сказал», «она сказала» — прибьют). В языках малых народов вроде эстонского слов попросту мало, потому однокоренные вылезают чаще — и это опять-таки никого не заботит. Что до японского, в нём слов предостаточно, всё-таки лексика восходящего солнца крайне обогатилась за счет китайского, английского, французского и так далее, но и здесь проблем с однокоренными почему-то не возникает. Видимо, дело в том, что при всём многообразии синонимов их употребление ограничено: какой-нибудь высокоученый глагол, образованный по схеме «китайское слово + суру (делать)», может появиться в философском трактате, но не в райто нобэру, то бишь light novel, то бишь… как это будет по-русски?

В первой части романа Макото Синкая «5 сантиметров в секунду» есть эпизод, в котором юный герой оказывается на токийской станции Синдзюку, где прежде никогда не бывал один, и ищет место, где продаются билеты JR (основная сеть японских железных дорог). В частности, есть там следующее прекрасное предложение:

柱が立ち並ぶ巨大な空間の向こうに何十台もの券売機が並んだスペースがあり、すいていそうな列に並んで切符を買う順番を待つ。//

Хасира-га татинарабу кёдайна ку:кан-но муко:-ни нандзю:даймоно кэмбайки-га наранда супэ:су-га ари, суитэ исо:на рэцу-ни нарандэ киппу-о кау дзюмбан-о мацу.

Само по себе это предложение содержит львиную долю премудростей японского языка. Здесь и любопытное полупредикативное прилагательное суитэ исо:на, образованное, вы не поверите, от глагола суку («быть пустым, быть менее набитым людьми») и означающее примерно «вроде как поменьше людей». И словечко моно, подчеркивающее числительное (нандзю:даймоно кэмбайки — «целых несколько десятков билетных автоматов», если буквально и не по-русски). И сбивающая с толку структура типа «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа» — в первой части речь идет о том, что имелось такое-то место, во второй — что герой, «я», встал в очередь, при этом местоимение, как водится, опущено. А еще тут, как можно видеть, целых три глагола нарабу в разных формах. Три одинаковых иероглифа, читающихся одинаково (нара-) и с одним и тем же значением, на какие-то 58 японских знаков.

Глагол нарабу переводится как «стоять в ряд». В данном случае в пределах одного предложения в ряд стоят:
хасира, колонны (они не просто так, а татинарабу — это составной глагол из тацу, собственно «стоять», и нарабу; тем самым, я так понимаю, подчеркивается особая, поражающая героя стоячесть данной детали интерьера);
билетные автоматы (они стоят в ряд в прошедшем времени, наранда; это слово является определением к существительному супэ:су, кальке с английского «space», — мол, в другом конце громадного зала, заставленного рядами колонн, имелось пространство, где стояли в ряд эти самые автоматы);
• сам герой (он нарандэ, это срединная форма глагола, которую можно перевести деепричастием: встав в тот ряд, где было вроде как поменьше людей, он «ждал своей очереди купить билет»).

Почему невозможен машинный перевод художественных текстов? Да вот поэтому: в разных языках требования к литературе разнятся неимоверно, и если машина тупо переведет все нарабу однообразно, ничего хорошего в итоге не получится. В нашем случае пришлось пожертвовать стоячестью колонн и людским рядом перед автоматом: «В другом конце огромного зала с колоннами выстроились в ряд десятки билетных автоматов, я выбрал тот, у которого было меньше людей, и стал ждать своей очереди». Смысл передан, правила соблюдены. Точность немного пострадала, но это, граждане, не моя вина, а нашего великого и могучего русского языка.

Я и говорю: молоко и Акихабару за вредность. Чтобы потом, листая «A Reference Grammar of Japanese», не напевать бессознательно: «Во поле березки нарабу. Лоли-лоли, нарабу…» Блинский блин. —НК

Йопт In Translation: нооооооооооооооо дэс!

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

С моим знакомым C. случилась история, леденящая кровь: ему удалось довести японца до того, что житель Страны восходящего солнца сказал С. «нет». Те, кому доводилось сталкиваться с японцами, знают, что добиться от них слова «нет» практически невозможно. В аниме оно еще проскальзывает, а в живой беседе, которая ведется по всем правилам вежливости… Невозможно. Never.

Если японец говорит «нет», это не японец. Эндрю Хорват в книжке «Japanese Beyond Words» вспоминает, как в бытность свою в Токио смотрел вместе с японцем ток-шоу, посвященное японско-китайским отношениям. Один из участников ток-шоу, реагируя на реплику оппонента, сказал: «Да, такое мнение тоже есть…» Японец рядом с Хорватом не мог поверить своим ушам: «Какие жаркие политические дискуссии идут нынче!» — воскликнул он.

Это не анекдот о горячих японских парнях — это правда жизни. Японец может носить стрижку «ирокез», щеголять в косухе и бандане, любить аниме, наконец, но в любом разговоре он будет придерживаться тех же неписаных правил этикета, а они гласят: открыто не соглашаться с равным тебе по положению оппонентом — это преступление против японскости и человечности. Заметим, что фраза «такое мнение тоже есть» не выражает несогласие прямо, она его всего лишь подразумевает — но всё равно воспринимается как грубость. Это как если бы на ток-шоу Владимира Соловьева какой-нибудь единоросс снял штаны, чтобы прокомментировать демографические перспективы РФ. Возможно, если бы те же японцы из телевизора встретились где-нибудь в парке Уэно, ну или в одном из баров Роппонги за чаркой саке, они могли бы не согласиться друг с дружкой в чуть более крепких выражениях. Но на людях — исключено.

Вот почему японские чиновники, принимающие заявки на участие в тендере, акцептуют в итоге лишь те заявки, которые точно будут одобрены. Если вас попросили подать заявку — значит, так или иначе с вами будут иметь дело. Если не попросили — лучше не ломиться в закрытую дверь. И если встречу с вами отложили под благовидным предлогом — поймите, что с вами попросту не хотят встречаться, но сказать об этом прямо не могут. Эндрю Хорват советует выяснить при помощи третьих лиц, в чём проблема, решить ее — и ждать, когда с вами свяжутся, чтобы сообщить, что внезапно появилось «окошко» для встречи. Не любят японцы говорить «нет». Чрезвычайно трудно их к этому вынудить, хотя моему знакомому С. это и удалось.

Ситуация со словом ииэ, которое как раз и означает прямое «нет», напоминает известный русский анекдот наоборот: слово есть, а несогласие как таковое — недопустимо. Японцы, конечно, изобрели несколько способов выкрутиться из ситуации. Самый близкий аналог нашего отрицания — это слово тигаимас, то есть глагол тигау в вежливой форме. Значение этого глагола — «отличаться». Говоря «тигаимас», японец произносит примерно следующее: «[Уважаемый господин, изволите ли видеть, ситуация несколько] отличается [от вашего ее понимания…]». Впрочем, слово «несколько» можно и произнести — так даже лучше. Тётто тигаимас!..

Фишка здесь в том, что хотя по смыслу слово тигау и отрицание, с точки зрения грамматики это всё-таки утверждение. (Грамматическое отрицание — обычное тигаванай или вежливое тигаимасэн — означало бы «не отличается», «это то же самое».) Мораль тут проста: в беседе с японцем отрицай, утверждая, и всё будет дайдзёбу. Почти так же работает конструкция дэкиканэмас. Она состоит из глагола дэкиру (мочь) и глагола канэру (не мочь) и в целом является утверждением, но утверждает отрицание возможности. Дэкиканэмас — фраза сильная, по смыслу это полный отказ. Если вы хотите отшить японца понейтральнее, поможет фраза «кангаэтэ окимас!» — «я подумаю!». Японец поймет, что вы будете думать до бесконечности.

Единственная ситуация, в которой слово ииэ для японца приемлемо, — это ответ на вопрос, в котором содержится отрицание. «Вам не нравится наш чудесный город?» Тут надо твердо сказать: «Ииэ!» — что будет означать: «Ну что вы! Да я тащусь от вашего чудесного города!» Минус на минус дает плюс, ииэ на «не» дает «да». Утверждать, отрицая! Только так.

А теперь к душераздирающей истории. Мой знакомый С. по долгу службы (он сотрудничает с одним российским издательством) интересуется японскими детективами. Однажды он списался с японским автором, у которого в тот момент как раз выходила новая книжка. Детективщик любезно предложил знакомому прислать С. новинку, попросил указать почтовый адрес и так далее. Переписывались они в лучших традициях японского эпистолярного жанра: японец добавлял к имени С. слово сама, письма начинались с описания погодных условий и пожеланий не простудиться, а завершались выражениями типа «го-дзиай кудасай» («берегите себя»)… С. сообщил свой адрес и, раз уж так, кротко попросил детективщика, если у того будет возможность, прислать ему еще одну книжку, которую С. давно и безуспешно искал.

Ответ пришел быстро, и был он краток, как удар посохом мастера дзэн. Нет, в нём не было слова ииэ. Ответ (котаэ) был интернационален: «Котаэ-ва ноо дэс». Далее детективщик отчитал С. за то, что тот осмелился просить у автора книжку, и сообщил, что так жить нельзя. Заканчивалось письмо вежливой просьбой зарубить всё это на носу («обоэтэ оитэ кудасай» — «запомните это, пожалуйста»).

С тех пор мой знакомый лишился иллюзий и в отношении японской вежливости, и в отношении слова «нет» в японском языке. Если надо — откажут. Да так, что мало не покажется. Забавно применять эти знания на практике. Если смотреть аниме на японском, вслушиваясь не столько в интонации, сколько в то, что именно говорят персонажи, окажется, что милая Рэй из «Евангелиона» со своими ииэ не столь уж и мила — с японской точки зрения. —НК

 18   2012   Йопт in Translation   колонки   НК   переводы   языки
Ранее Ctrl + ↓