Йопт In Translation: о мышах и людях, или Меланхолия Харухи Нэдзумии

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

А еще был вот какой неописуемый случай. В 12-й серии «Меланхолии Харухи Судзумии», «Live Alive» (кажется, это единственная серия, которая во всех вариантах компоновки первого сезона остается с одним и тем же номером), действие происходит на школьном культурном фестивале, где Команда СОС показывает свой супермегашедевр про ча-чарующую Микурун-рун. Кён флегматично бродит по школе, наблюдая за пламенным активизмом соучеников, как обычно, со стороны. В какой-то момент он забредает в помещение, где Ицки Коидзуми разыгрывает перед младшеклашками спектакль. Облаченный в средневековые европейские одежды мальчик-экстрасенс вещает:

— Итак, этим миром — иными словами, природой — управляют законы вероятности. Однако сейчас вероятность не является фактором реальности. Отсюда сам собой следует вывод. Мы — во власти неестественных, противо— или сверхъестественных сил! Например, возьмем шесть мышей и подбросим их высоко-высоко. Что с ними будет?..

Кён смотрит на товарища по СОСу как на ненормального, а начитанный зритель (или же зритель, успевший прочесть до того «Вздохи Харухи Судзумии», вторую книжку Нагару Танигавы про сумасбродную богическую девицу) смекает, что Ицки произносит реплики Гильденстерна из пьесы Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Класс Ицки хотел ставить «Гамлета», но в процессе пьеса превратилась из шекспировской в стоппардовскую.

Кён, ясен пень, ничего в Томе Стоппарде не понимает — он это имя вообще впервые услышал от того же Ицки. Однако Нагару Танигава — автор, слишком умный для легких light novels и ничего не делает просто так. Что такое «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»? Это абсурдистская пьеса о двух эпизодических персонажах «Гамлета», датских придворных, которые у Шекспира вечно ходят парой (даже в английской Википедии статья о них — одна на двоих). Они стараются по поручению Клавдия подольститься к Гамлету, выведать, что у него на уме, а после того, как Гамлет убивает Полония, сопровождают принца в поездке в Англию, имея при себе послание английскому королю с просьбой умертвить Гамлета сразу по прибытии. Причем сами они о содержании письма не догадываются. Болваны-с! Датский принц находит письмо и переписывает его, чтобы вместо него англичане казнили его попутчиков, но тут на корабль нападают пираты, Гамлет спасается, а Розенкранц и Гильденстерн гибнут.

Не могу не сказать, что в некоторых русских переводах принц, убивая спрятавшегося за портьерой Полония, кричит: «Там мышь!» — хотя в оригинале это rat, крыса; так мыши впервые появляются в этой крайне запутанной переводческой истории.

Возвращаясь к сэру Тому: его пьеса с хорошей точностью пересказывает события «Гамлета», но с точки зрения Розенкранца и Гильденстерна — двух ничтожеств, пары статистов, придуманных Бардом исключительно с целью разнообразить жизнь главного героя пьесы (а также показать, что всякий, кто участвует в интригах, однажды огребет от Провидения по полной). Отсюда и начало пьесы Стоппарда: Розенкранц и Гильденстерн играют в орлянку, Гильденстерн подбрасывает монету — и она падает орлом. Всё время. Без конца. Тут герои начинают подозревать, что они живут в мире, где обычный закон вероятности не действует: орел и решка должны бы выпадать одинаково часто, с вероятностью ½, ан нет — куда ни кинь, сплошной орел, будь он неладен. А всё потому, что мир Розенкранца и Гильденстерна вертится вокруг Гамлета. Точно так же, как мир Кёна и Ицки на самом деле вертится вокруг… ну, вы наверняка в курсе, вокруг кого именно.

Со смыслом монолога Ицки разобрались. Что делать с переводом? Пьеса Стоппарда переведена на русский самим Иосифом Бродским, значит, остается найти в Библиотеке Максима Мошкова оригинал («Syllogism the second: one: probability is a factor which operates within natural forces. Two, probability is not operating as a factor. Three, we are now within un—, sub— or supernatural forces») и русский перевод («Силлогизм номер два: первое — вероятность есть фактор, оперирующий в сфере естественных сил. Второе — вероятность не оперирует как фактор. Вывод — мы во власти не—, противо— или сверхъестественных сил»). Японский текст в частностях отличается от текста пьесы, поэтому русский в итоге будет чуть отличаться от перевода Бродского…

Я сказал «в частностях»? Ага. В них. Кроме одного места. Вот этого:

Гильденстерн. …Закон средних чисел, если я правильно понимаю, означает, что шесть обезьян, будучи подброшены вверх достаточно высоко, должны примерно так же часто шлепнуться на спину, как и…

Розенкранц. Орел. (Он подбирает монету.)

Обезьян? Но Ицки-то говорит про мышей! Ну или крыс, для японцев тут всё едино: 鼠, нэдзуми. Вот в тексте черным по белому: 六匹の鼠, роппики-но нэдзуми. Шесть мышей. (六, року, — «шесть», 匹, хики, — счетное слово для маленьких животных, року + хики = роппики.) Что сие означает? Отчего Ицки интересуют только мыши, когда в оригинале — monkeys, обезьяны? Ну вот же:

GUIL: …The law of averages, if I have got this right, means that if six monkeys were thrown up in the air for long enough they would land on their tails about as often as they would land on their —

ROS: Heads. (He picks up the coin.)

Попутно выясняется, что Иосиф Александрович Бродский катастрофически не справился с игрой слов. В оригинале обезьяны приземляются то на хвосты, то на головы, этими же самыми heads and tails называются в английском аверс и реверс монеты, то бишь орел и решка. В русском переводе фильма «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» — режиссер Том Стоппард, в главных ролях Гэри Олдмен и Тим Рот, не пропустите, — фраза переведена более изящно: обезьяны «упадут ряшкой или сядут орлом». Но в «Меланхолии Харухи Судзумии» Кён вовремя покидает безумное представление, так что переводчик всякими головами и хвостами заморачиваться не должен. Слава японскому богу!

Хорошо; но почему мыши? Что это за мыши, черт подери? Как вышло, что Нагару Танигава дописался до мышей? (Кстати, они появляются только в DVD-версии сериала. Телезритель раздумий о мышах был почему-то лишен.)

Откуда в речи Гильденстерна взялись обезьяны — я примерно представлял. В сочетании с теорией вероятности и «Гамлетом» известна лишь одна группа приматов, а именно обезьяны, которые, если дать им вечные пишущие машинки, бесконечный запас бумаги и бессмертие, однажды напечатают текст трагедии Шекспира буквально слово в слово. Впервые эти обезьяны объявились в 1914 году в статье французского математика Эмиля Бореля, а в 1928 году их прославил английский астрофизик Артур Эддингтон в книге «Природа физического мира»: «Если армия обезьян будет бить по клавишам пишущих машинок, они могут напечатать все книги Британского музея». Поскольку у Гильденстерна в голове каша, он измысливает в итоге чудовищный гибрид обезьян и монет.

Почему обезьян именно шесть — я точно не знал, но догадывался, что это число может быть связано с древнекитайской гадательной Книгой Перемен, она же «И Цзин», состоящей из 64 гексаграмм, в каждой из которых — по шесть черт. Один из методов гадания на «И Цзин» — как раз подбрасывание монет. Обычно бросают три монеты за раз, известен также метод шести монет, и, надо думать, хвосты шести обезьян растут отсюда.

Но мыши-то откуда взялись?

В 2008 году, переводя «Меланхолию», я не нашел ответа на обезьяно-мышиный вопрос. С одной стороны, не очень-то и искал — дедлайны наступали на пятки; с другой, решил довериться оригиналу. Может, это японский переводчик пьесы Стоппарда намудрил. Или Танигава ошибся. Или Ицки зачем-то адаптировал для детей старшего возраста сложноватую, откровенно говоря, пьесу. Мыши так мыши. Всё-таки не хорьки.

А ларчик со скрипом, но открывался.

Как оказалось, если прошерстить очень толстые японско-японские словари, в них можно обнаружить выражение 鼠六匹, нэдзумироппики, что-то вроде «мышей-шесть-штук». Насколько я понял, это архаизм, зафиксированный еще в 1786 году в сборнике пословиц и поговорок 譬喩尽 («Хиюцзукуси»). Означает он состояние экстаза, блаженства, транса, связанного с какой-то великой радостью. Почему мышей и почему шесть? Мышей — потому что человек в таком состоянии способен лишь довольно попискивать, совсем как мыши. Шесть — потому что это состояние описывается выражением 夢中, мутю:, дословно «внутри грезы», где иероглиф «греза» читается му; так получилось, что и число «шесть» тоже может читаться му. Великая вещь — японская языковая логика, да?

Таким образом, у образованного японца «шесть мышей» в устах Ицки-Гильденстерна ассоциируются с пищащими от удовольствия зверьками, пребывающими в эйфории, — как бывает с лабораторными мышами, когда ставящий опыты ученый впрыскивает какой-нибудь гормон счастья. Этот ученый для кайфующих мышей — Бог. Что, опять же, напоминает нам…

В общем, это была изощренная шутка Ицки Коидзуми. Дурак ты, Ицки, и шутки у тебя дурацкие. Я тут полностью солидарен с Кёном: «Чего-чего? Ты бы хоть подмигивал, когда смеяться…» Блинский блин.