Преступление и наказание
Нищий студент Расукоруникофу размышляет над философским вопросом, тварь он дрожащая или право имеет. Склоняясь к последнему, Расукоруникофу убивает топором старуху-процентщицу. След преступника берет инспектор полиции Поруфири. Между тем терзаемый совестью студент спасает сестру Доню от негодяя Рудзина, влюбляется в проститутку Соню и чуть было не подпадает под влияние бывшего лакея, а ныне предводителя революционных масс Субидоригайрофу. Раскается наш герой или нет?.. Простите. Будем надеяться, писателя Досутоэфусуки читал каждый. Ну или хотя бы пролистывал на досуге.
В юности будущий «бог манги» Осаму Тэдзука обожал русскую классику настолько, что, в отличие от большинства соотечественников Льва Николаевича и Федора Михайловича, не по разу и не по два перечитал и «Войну и мир», и «Преступление и наказание». Кроме того, Тэдзука с младых ногтей пристрастился к театру: он рос в Такарадзуке, городке близ Осаки, знаменитом своими театральными постановками. Два увлечения сошлись в конце ноября 1947 года, когда 19-летний студент Осакского университета вышел на сцену в постановке студенческого театра «Гакуюдза» по Достоевскому. Тэдзука исполнял эпизодическую роль красильщика Митрея, коллеги Миколки, которого задержали по подозрению в убийстве. Много лет спустя Тэдзука вспоминал об этом спектакле в комическом ключе: многоуровневая декорация включала в себя несколько лестниц, и когда Митрей произносил свои реплики, зритель видел только его ноги…
Шесть лет спустя эти самые лестницы из постановки «Гакуюдзы» переместились на первые страницы комикса. У 24-летнего художника уже был опыт «мангизации» мировой классики для юношества: в 1949 году Тэдзука замахнулся на «Фауста» Гёте. Как ни странно, упрощенная рисованная версия книги популярного в Японии Достоевского продавалась из рук вон плохо. «Даже в переработанном виде произведение оказалось слишком сложным для детского восприятия, — сетует Тэдзука в послесловии. — Вся эта затея с переработкой „Преступления и наказания“ в жанре манги была чистой воды авантюрой». Вряд ли случайно «достоевский» комикс стал последней публикацией Тэдзуки в формате акахон («красная книга» — так из-за ярких обложек называли дешевые комиксы, расходившиеся в послевоенной Японии гигантскими тиражами). Лишь много позже, когда Тэдзука придумал Астробоя и стал «богом манги», его вариация русской классики обрела культовый статус.
Нас в этом комиксе может удивить многое. Хотя к «диснеевскому» стилю Осаму Тэдзуки привыкаешь быстро, похожий на Микки-Мауса убивец поначалу упрямо не желает совпадать с визуальным образом, созданным Георгием Тараторкиным. С обложки на нас замахивается топором (похожим скорее на алебарду времен Ивана Васильевича, меняющего профессию) коротышка во фригийском колпаке с белым помпоном. Колпак наводит на мысль о Великой французской революции, и это, как выясняется ближе к финалу, неслучайно. Портрет Федора Михайловича на первой странице смотрится странно, но особого когнитивного диссонанса не вызывает; иное дело — совершенно мифический Санкт-Петербург: без Адмиралтейской иглы, без угрюмых улиц, кажется, даже без Невы, зато с пучками церковных маковок (по большей части лишенных крестов) и ордами оборванцев (в боярских шапках). Впрочем, как только в тексте объявляются «скопища босоногих детей, горьких пьяниц да продажных женщин», вопросов не остается: это наш, родной до посинения Достоевский в полную ширь своего мрачного талантища.
По «Преступлению и наказанию» можно изучать приемы, которыми Тэдзука с успехом пользовался на протяжении своей более чем сорокалетней карьеры мангаки. Взять хоть элегантную технику ввода читателя в повествование: первая секция приглашает нас отождествить себя с главным героем, но уже в следующей тот теряется среди других персонажей, оказываясь частью необъятной социальной мозаики (без Толстого и Достоевского тут явно не обошлось). Или: на протяжении множества страниц и нескольких десятков рисунков герои действуют в одних и тех же декорациях, как в случае с теми самыми лестницами, перекочевавшими в комикс из постановки «Гакуюдзы» (22 рисунка и 11 страниц подряд).
Тэдзука уважал американскую анимацию, в частности, Уолта Диснея, открыто подражал ей — и это чувствуется: невзирая на серьезность оригинала, на страницах «Преступления и наказания» царит местами самая настоящая клоунада. На «Полицейской конторе» красуется объявление «Имеются свободныя места в кутузке» (увы, без ятей); над дверью дешевой распивочной висит цивильная западноевропейская вывеска «Помойка», слуга Заметова сбивает кого ни попадя длинным носом; из поезда, который воображает себе герой, читая письмо матери, отчего-то выпадают люди; отдельно стоит выделить сценку «Раскольников прячет награбленное под половицей». Однако — и это уже не просто мастерство, это гениальность уровня Чарли Чаплина, — комедийное изложение не превращает трагический сюжет в фарс. Перед нами — комический куплет для падающих в лифте, шоу Бенни Хилла в декорациях «Предчувствия гражданской войны». Даже камео Тэдзуки и его друзей в сцене поминок Мармеладова («Ну и компания! Ни одного солидного человека — сплошь чумички») совсем ничего не портит. Наоборот. И когда чаплиновский балаган внезапно сменяется чем-то вроде фильма Феллини и разговор Раскольникова и Сони Мармеладовой о Боге отражается в каплях дождя, понимаешь, что в искусстве главное — ничего не бояться, особенно «смешения жанров, черт подери».
Зато сохранено главное: у человека, совершившего преступление, развивается паранойя, потому что нравственный закон внутри нас хоть и не виден глазом, он, как тот суслик, всё-таки есть. Тэдзука перенес в мангу всех главных героев: Разумихина, Мармеладова, Сонечку, Лужина. Разумеется, есть тут и похожий на попугая Порфирий Петрович (в какой-то момент предлагающий Раскольникову загадочного «виноградного леденца»), и самый таинственный персонаж Достоевского, Свидригайлов.
Правда, в версии Тэдзуки этот человек, щеголяющий в картузе и с шарфом, как Миронов-Бендер, — не дворянин, а лакей, застреливший барыню, у которой служила в гувернантках Дуня Раскольникова. Впоследствии вместо того, чтобы «уехать в Америку», Свидригайлов уговаривает Родиона вступить в ряды бойцов народной армии, а потому и вовсе устраивает революцию. Мы привыкли к тому, что зеркало русской революции — Лев Толстой, и когда им внезапно оказывается Достоевский, подобие сатори наступает поневоле. Понятно, что в СССР такая трактовка была недопустима: революцию, получается, делали возомнившие себя сверхчеловеками раскольниковы. Ну или недораскольниковы, ведь Раскольникова хватило хотя бы на искреннее раскаяние. Что делать с этим раскаянием в разрушенном до основанья мире — вот вопрос.
Поскольку речь идет о русской классике, на перевод обращаешь внимание в первую очередь. С ним всё в полном порядке — имена не японизированы (в отличие от официального сайта Осаму Тэдзуки, в английской версии которого упоминаются Раскальников, Сбидригайров и судья Полифилий), все герои изъясняются языком Достоевского. И хочется поругать переводчика за анахронизм во фразе «локомотив сошел с рельс и с самосвалом столкнулся», но когда соседний персонаж восклицает: «Так ведь в наше время самосвалов не придумали еще…» — понимаешь, что в этой манге даже мелочи на своих местах. Издание «Фабрики комиксов» безупречно во всём, кроме одного: книжка достаточно скоро распадается на отдельные листы. В данном случае это скверно, ведь перечитывать Осаму Тэдзуку можно и нужно. —НК
